«Ты, Ал и команда — вы все моя семья. Поэтому не позволю, чтобы кто-то из вас умер раньше меня, особенно вы двое!»
Кажется, именно так выразился полковник, когда отчитывал Стального за покорёженные здания и полученные травмы, из-за чего мальчишка был вынужден две недели проваляться в госпитале. Эдвард закрыл лицо руками, понимая, что всё это время считал заботу Мустанга поддельной, на публику, а потому раздражался каждый раз, стоило мужчине заикнуться о его безопасности. А Рой не играл. Он действительно переживал за него, такого идиота. Заботился о нём, его безопасности. Настолько, что не раздумывая бросился под колёса автомобиля чтобы спасти.
Слёзы полились с новой силой, и Эдвард не сразу заметил, что начал всхлипывать, периодически хныкая в голос.
— Он ребёнка спасал, его тоже осмотрите, доктор!
Голос женщины на некоторое время вывел Эдварда из мыслей, и он опухшими глазами посмотрел на мужчину в бордовой униформе, на грудном кармане которой виднелся белый крест. Лицо врача мальчишка не запомнил — не до того было — а вот его серьёзные глаза и аккуратно ощупывающие его тело руки — очень. Уверенность и скорость, с которой врач провёл его осмотр и вынес вердикт «кроме ссадин ничего нет» заставил Эдварда несколько успокоиться: если этот доктор так быстро всё определил, значит был опытным, а значит, полковник был в надёжных руках. Верно ведь?
— Полковник. Он как? — В перерывах между всхлипами выдавил из себя Элрик и затаил дыхание, жутко боясь услышать страшное «умер». Глаза врача как-то грустно блеснули, но он по-доброму улыбнулся, положив ладонь на макушку Эда и легонько взъерошив.
— Живой. Но мы должны быстро отвезти его в госпиталь, чтобы всё было хорошо. Поедешь с нами? Нам нужно знать, кто он и кому из взрослых можно сообщить об… аварии.
Мальчишка яростно закивал и, утирая никак не прекращающиеся слёзы, начал вырваться из рук женщины, намереваясь вернуться на землю. Но врач сделал что-то удивительное: вместо того чтобы позволить ему бежать к карете скорой помощи, взял его на руки и сам понёс к автомобилю. Извернувшись, Элрик успел увидеть, как двое фельдшеров погрузили Мустанга на каталку и завезли в машину.
«Всё будет хорошо. Всё хорошо. Хорошо».
Вопреки ожиданиям, к Рою его снова не пустили и всю дорогу Эдвард провёл на переднем сидении на коленях врача, вытянув шею в попытках разглядеть за угрюмыми фельдшерами опекуна. Получалось не очень, и единственное, что мальчишка действительно смог увидеть от Мустанга — это его руку. Здоровую (наверное), не ту, что была странно согнута. К ней тянулся провод капельницы или ещё чего, но всё остальное было скрыто телами медиков, занавеской и приглушённым светом. Противное пиканье какого-то аппарата давило на нервы.
Чтобы отвлечь мальчика от переживаний, а заодно заполнить необходимую информацию о пациенте, врач принялся задавать вопросы и вносить ответы в специальный бланк. Многого ребёнок поведать не смог, но имя, возраст и контактный телефон знакомых офицера дал. Это уже было что-то.
***
Посмотреть на полковника ему так и не дали.
Эдвард съёжился на металлическом стуле в паре шагов от огромной двери, за которой исчез опекун и в которую его не пускали. Слёзы, истерика, ураган мыслей — всё это уже прошло, оставив лишь звенящую пустоту внутри и чувство безнадёжности.
Эдвард не любил больницы.
Эти места всегда у него ассоциировались с кровью, болючими уколами, всезнающими медсёстрами и… смертью. И непонятно, откуда взялось последнее. Их с Алом мама умерла дома — да, от тяжёлой болезни, но не в больнице. Отец вообще кинул на произвол судьбы и до сих пор от него ни слуху ни духу, а других знакомых, которые могли бы скончаться в больнице просто не было. Даже Хъюз погиб в телефонной будке ещё до приезда скорой, а не на хирургическом столе. Эдварда передёрнуло, стоило осознать, что именно он подумал. Мальчик тяжело вздохнул, вытер кулаком вновь потёкшие слёзы и поморщился, когда кожа вокруг глаз заболела. Он плакал и тёр её неизвестно сколько, поэтому не было ничего удивительного, что пошло раздражение. Мимолётно он подумал, что полковник бы отпустил какой-нибудь шутливый комментарий на эту тему, но только сформировавшаяся улыбка быстро погасла. Что, если полковник больше никогда не захочет говорить с ним? Или, ещё хуже, не сможет?
Эдварду приходилось слышать про состояние «овоща», в котором человек всё понимал (наверное), но не мог ни говорить, ни видеть, ни самостоятельно себя обслуживать. Мальчишка передёрнул плечами и замотал головой, яростно отвлекая себя от таких мыслей. Нечего хоронить полковника раньше времени! Он обязательно выживет! Обязан! Он ведь так хотел стать во главе Аместриса!
— Эдвард?
Сиплый женский голос прервал поток его мыслей, и Эдвард вздрогнул. Он был уверен, что продиктовал врачу номер офиса полковника, а значит, снять трубку могла только Риза Хокай. Скорее всего, она же сюда и приехала. Но вот голос, хоть и явно был женский, совершенно не походил на голос старшего лейтенанта. Слишком убитый. Тихий.
Мальчишка неуверенно поднял голову и почти сразу опустил глаза в пол. Это действительно была лейтенант. Но её вид кардинально отличался от того, каким он привык её видеть. Всегда строгая, собранная, уверенная теперь она напоминала потерявшегося ребёнка, не знающего, куда идти и к кому обращаться. Светлые волосы выбились из заколки, кожа вокруг глаз покраснела и выдавала пролитые слёзы, а китель явно был надет наспех, так как верхние кнопки были застёгнуты неправильно. Краем глаза Эдвард заметил, что сжатые в кулаки руки девушки подрагивали.
— Е-его опери-рируют. — вышло скомкано и почему-то с заиканием, но суть до Хокай он донёс.
Старший лейтенант поджала губы, едва заметно кивнула и мешком опустилась на сиденье рядом с мальчиком. Уперев локти в колени, девушка закрыла лицо руками. Эдвард почувствовал себя ещё более некомфортно. Риза Хокай никогда и никому не показывала своих слабостей, особенно перед самым юным членом команды. Но именно в этот момент, когда Элрик безмерно нуждался в уверенности взрослого, она была на грани.
«Если бы с Винри что-то подобное… Нет-нет, ни в коем случае! Но я бы тоже не смог нормально… ну…»— подростковая часть сознания завладела мыслями, немного успокаивая. Он понимал состояние Ризы. Понимал и, как бы не хотелось признаваться самому себе, полностью разделял её чувства. Несмотря на вечную грубость и дерзость, он успел привязаться к Рою Мустангу. И как подросток, и — тем более — как пятилетка.
Перед глазами всплыли моменты их совместного времяпрепровождения: как Мустанг учил пользоваться печатной машинкой, когда стало ясно, что с техникой Стальной не дружит, как — рискуя собственной работой — подыграл ему перед генералитетом, свалив вину за разрушенные здания на несуществующего террориста, как орал на него за его выкрутасы, когда оставались тет-а-тет. Воспоминания подростка-Стального претерпели некоторые изменения после трансмутации, и часть их «запряталась» глубоко в подсознание, если вообще не исчезла. Эдвард не был уверен, какая из теорий верна, но надеялся на первую. Во всяком случае, всё супер-важное он, вроде, помнил; зато только-только созданные воспоминания были свежи и исчезать не собирались. Шутки в госпитале, злая тётка из социальной службы, поход в дельфинарий, мячик, шахматы, то, как Рой сидел с ним во время ветрянки, заставлял пить морсы и мерять температуру, как мазал ему волдыри и отпускал забавные шутки и многое другое. Их последнюю ссору он тоже помнил. И свои слова, брошенные по неосторожности в порыве гнева и желании причинить боль.
— Простите меня!
Риза отняла руки от лица и смущённо посмотрела на мальчика.