В словах Бреды не было упрёка, только бесконечное терпение и плохо замаскированное желание донести свои мысли. Рой устало закатил глаза и махнул рукой: все вокруг будто бы сговорились и в упор не желали его слышать, продолжая гнуть свою линию. Мужчина потянулся к книге и вернулся в положение лёжа, старательно делая вид, что крайне заинтересован строчками из учебника. В конце концов, если он собирался начать карьеру преподавателя, ему нужно было ознакомиться с материалом.
Скрип двери известил, что побыть наедине со своими мыслями не получится, и Рой с толикой раздражения поднял глаза на вошедшего чтобы в следующий момент попытаться встать и вытянуться по струнке.
— В Вашем состоянии это лишнее, полковник. Лежите-лежите. — Кинг Брэдли махнул рукой, призывая мужчину оставаться на месте. — Вольно, лейтенант.
— Ф-фюрер, сэр… — Мустанг не скрывал одолевших его смятения и беспокойства. — Чем могу быть полезен? — Рой едва сдержался чтобы не выругаться при главнокомандующем: чем он может быть полезен, если пока даже ходить не может? Наверняка врачи сообщили свои прогнозы кому-то из верхов, а те — в свою очередь, Брэдли. Офицер напрягся, понимая, о чём, скорее всего, пойдёт разговор. Потому что сам фюрер не стал бы навещать его просто так. Бросил говорящий взгляд на явно нервничающего Бреду, который не знал что ему делать. С одной стороны, его присутствие тут явно лишнее и он не хотел смущать полковника при частном разговоре, с другой — приказа уходить от главнокомандующего не поступало и Мустангу нужна была моральная поддержка.
— Я хотел бы обсудить ситуацию, по которой Вы сейчас здесь. — фюрер щёлкнул пальцами, и охрана в виде двух весьма крепких мо́лодцев скрылась за дверью. Брэда воспринял это как знак также покинуть палату и мысленно похвалил себя за сообразительность, когда никто не стал его останавливать. Брэдли удовлетворённо кивнул, оставшись тет-а-тет с Огненным алхимиком и осторожно присел в ногах офицера. Взгляд зацепился за книгу в руках Мустанга. — Что читаете?
***
Закат окрасил небо в багрянец, местами сменяющийся золотисто-жёлтым. Кроны высоких тополей и очертания зданий казались возникшими из другого измерения и обладающими некими магическими свойствами в этом чарующем свете всевозможных цветов. Наблюдая из окна за стремительно улетающими вдаль силуэтами птиц, Рой отстранённо подумал, что сумерки его любимая часть дня. Это было спокойное время, когда текущий рабочий день уже закончился, а новый — ещё не начался; когда всё вокруг меняло свой образ и когда мысли, ещё несколько часов назад кажущиеся разумными, вдруг круто разворачивались на сто восемьдесят градусов.
Молодой офицер тряхнул головой, стараясь убрать с глаз мешающиеся пряди чёлки. Ему было о чём подумать.
«Уверен, по своём возвращении из Ксинга Марко найдёт способ вернуть тебя в форму. Слышал, там очень развита альмедика», — слова фюрера снова забили в голове отбойными молоточками, и мужчина поморщился. Кинг Брэдли ушёл уже несколько часов назад, а его хитро улыбающийся в усы образ всё равно был свеж как никогда ранее. Рой не был уверен вызвано ли это небрежно поданной надеждой или же неожиданностью от слишком тонкого намёка на возможное продвижение по карьерной лестнице.
Мустанг глубоко вдохнул и выдохнул и, немного подтянув к себе стойку с капельницей, снова посмотрел в окно. На память он никогда не жаловался, и та частенько выручала его в нужные моменты, но иногда — очень редко — мужчина хотел, чтобы воспоминания не вгрызались в мозг так сильно. Полковник опустил веки, и перед глазами вновь пронеслась череда минувших событий.
Его команда провела с ним почти целый день (постоянно чередуясь), а когда подчинённые ушли, внезапно объявилась мисс Рокбелл с младшим из Элриков. Девушка выглядела уверенной, даже слегка боевитой, в то время как Альфонс неловко мялся у порога. За последние две недели эти двое стали довольно частыми посетителями, но, надо отдать им должное, больше никак не надоедали размышлениями об их с Эдом отношениях и просто рассказывали всё что бывший Стальной успел натворить за прошедшее время. Правда, мисс Рокбелл до сих пор не оставила попыток убедить полковника, что Эдвард жалел о своём поведении и отчаянно желал помириться с опекуном (пусть эти попытки и были вскользь и намёками и уже не раздражали). Рой слушал, вяло кивал и в очередной раз напоминал, что с пацаном он не ругался, а менять своего решения о передаче опеки Алу не желает исключительно из соображений о лучшем будущем для ребёнка. Однако ни Винри, ни Альфонс его словам кажется не верили. В определённой степени это напрягало и даже обижало мужчину: он любил непослушного мальчишку и действительно верил, что поступит правильно, отказавшись от опеки над ним. Так он бы перестал раздражать сорванца, и тот зажил бы спокойной, размеренной жизнью, купаясь в любви и ласке, которых Рой вряд ли бы когда-нибудь смог дать — жизнь военного приучила к строгой дисциплине и сюсюкаться Мустанг не любил, несмотря на то что давал мальчишке почти полную свободу действий. А ведь дети ждут прежде всего именно этого.
Роя передёрнуло, когда в памяти всплыл образ возмущённой Рокбелл, ворвавшейся (иначе не скажешь) в палату ровно на следующие сутки после его разговора со Стальным. Девушка говорила сбивчиво, обвиняющее тыкала в него пальцем и несмотря на всё своё возмущение и недовольство, была слишком близка к слезам. Мустангу потребовалось немало сил, нервов и времени чтобы её успокоить и убедить доходчиво пояснить, что её так встревожило.
Как он тогда и предполагал, разговор зашёл об Эдварде.
Отчаянно жестикулируя, подкрепляя свои слова мыслями, девушка пыталась в ином свете представить действия друга. Что-то бормотала про стеснительность и страх быть отвергнутым, но при этом выглядела так, словно старалась убедить в этом прежде всего себя саму. Рой ей совершенно не поверил. Возможно, Винри поняла это, а возможно — решила, что мужчина пока не готов увидеть истину. В любом случае, больше она эту тему не поднимала, за что мужчина был очень благодарен.
Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и улица вмиг окрасилась в серые и тёмно-синие краски, утратив красоту огненного заката. Рой Мустанг встрепенулся, понимая, что слишком ушёл в свои мысли и потерял драгоценное время. Мужчина нахмурился, сложил пальцы в замок и вытянул руки вверх, вытягивая спину, расслабляя позвонки. На вечер он запланировал просмотр газет и журналов, заботливо принесённых Ризой и другими посетителями после его нытья о том что ему жуть как надоело пялиться в детские книжки с картинками.
Выбрав из внушительных размеров стопки те, что принесла старший лейтенант — потому что она лучше всех знала его вкусы и предпочтения — мужчина удобно расположился на койке, подложив подушку под спину, чтобы не чувствовать холод стены. Первая страница открыла вид на длинный список оглавления, и взгляд Роя зацепился за небольшую галочку возле одного из пунктов. Пробежавшись глазами по остальным и решив, что отмеченный — действительно наиболее интересный, мужчина мысленно похвалил Хокай за помощь и принялся листать страницы в поисках нужной. Сложенный пополам лист А4 выпал из журнала, когда мужчина почти открыл искомый раздел.
— Это ещё что? — пробормотал себе под нос мужчина, потянувшись за листом. Обычно в журналах не было никаких вкладышей, поэтому в мозг закралась мысль, что листок ему подсунула сама Риза. Это вызвало вполне осмысленный интерес. — Блин…
Рой устало вздохнул, перевернув листок и увидев уже знакомые детские каракули. Этот рисунок родился из-под лёгкой руки Эдварда и был принесён Хокай ещё в первый день, когда его перевели из реанимации в отделение терапии. Мужчина потёр лоб, не уверенный, почему сердце вновь зашлось в ненормальном ритме, а горло засаднило.
Это был самый обычный рисунок самого обычного пятилетнего ребёнка — Рой видел сотни таких, вышедших из-под пера своих племянников, но… Но. Ни один так не трогал его душу. Мужчина аккуратно разгладил лист, боясь случайно порвать или размазать цвета. Семья. Самая обычная семья из трёх человек плюс собака — именно такие чувства возникали, когда он смотрел на эдовы каракули, лишь отдалённо напоминающие его, Ризу и самого художника. Ураган получился лучше всех. Мужчина улыбнулся, чуть прикрыв глаза. Смешно кому сказать, но ребёнок облачил в рисунок самое сокровенное желание самого Роя — даже мечта стать фюрером несколько меркла перед ним. По сути, цель достичь вершины была лишь средством устранить возможные проблемы на пути да загладить совершённые в далёком прошлом ошибки. Признание народа и искупление не согреют холодным вечером и не заполнят пустоту в душе; для этого нужны самые близкие люди. Те, которых называют семьёй. После смерти лучшего друга и случившейся аварии Рой наконец понял это. Жизнь в один момент может круто измениться (не всегда в лучшую сторону), и в одиночку очень легко впасть в депрессию, из которой неизвестно, сумеешь ли выбраться.