Таким образом, в жизни с Роем Мустангом были свои плюсы, но только признавать их таковыми очень не хотелось. В любом случае, жизнь обещала не давить строгой дисциплиной, за нарушение которой можно было огрести по первое число (как, например, от Ризы Хокай — в памяти Эдварда всё ещё свежи были картины дрессуры Урагана, и оказаться на его месте мальчишке было действительно страшно). С Роем можно было вести себя как душе угодно.
— Эд, давай за стол, все уже сели! — голос полковника вывел из раздумий, и мальчишка непроизвольно скривился. Это собрание, этот стол и этот торт предзнаменовали его скорое расставание с единственным братом, что уничтожало любое зарождающееся внутри веселье. Он не хотел этого. Не хотел этой бессмысленной разлуки. Но и портить всем настроение и нервы тоже в планы не входило. Решив, что всегда сможет позже отыграться на своем опекуне, Эдвард смахнул с глаз чёлку и максимально бодро прошёл в гостиную.
Рассыпающееся вокруг конфетти и звуки хлопушек ввели в непродолжительный ступор, который закончился вспышкой фотоаппарата. Проморгавшись, мальчик понял, что стоит в обнимку с братом, весьма неудачно позируя перед камерой Хэвока. Поза его выглядела как из дешёвой постановки бродячих артистов, а выражение лица сложно было назвать радостным или печальным. Скорее, это была гримаса непонятной смеси эмоций, причем далёких от положительных. Он выглядел… злым?
Помотав головой, желая развеять собственное смущение, Эдвард вымученно улыбнулся, сильнее сжав Ала в объятиях. На него нацепили клоунский колпак и это казалось настолько неправильным, что к горлу подкатила тошнота.
Как все эти люди могли есть и веселиться, зная, что у него отнимают последнего родственника? Мальчику захотелось что-нибудь съязвить по этому поводу, но внимательно всмотревшись в окружающие его лица, он передумал: никто на самом деле не веселился. Все пребывали в легкой и грустной задумчивости, что отражалась в глазах и никак не проявлялась иначе, создавая иллюзию безмятежности.
— Брат, улыбнись, давай сделаем красивое фото! — Альфонс легонько ткнул его под рёбра, пытаясь отвлечь от невесёлых дум и грядущего расставания. Быть старшим братом оказалось куда тяжелее, чем он думал: приходилось заглушать в себе слёзы и улыбаться, подбадривая Эда и уверяя, что всё будет хорошо. — «Ничего уже не будет хорошо» — Шестнадцать лет провести бок о бок, поддерживая друг друга, соперничая между собой и делясь самым сокровенным и наболевшим и теперь вдруг позволить километрам разделить их — это казалось безумием, но такова была реальность. Ему нужно было покинуть загазованный город ради своего здоровья, а Эдвард вынужден был остаться на попечении своего начальника из-за своей платы за последнюю трансмутацию. Жестоко. Единственное, что хоть как-то утешало, та это понимание, что с полковником рядом Эдвард точно будет в безопасности и обеспечен всем необходимым для пятилетнего ребёнка. Да и навещать друг друга они будут так часто, как это будет возможно с работой Роя.
Фотоаппарат щёлкнул снова, и на этот раз распечатанный снимок можно было назвать удачным: никаких кислых мин и ауры безнадёжности. Хэвок что-то щелкнул по панели настроек, и на свет появилась копия распечатанного ранее снимка.
— Держи, — младший лейтенант торжественно протянул снимок Альфонсу, отдав копию подошедшему полковнику, — пусть у тебя она тоже будет. Вы ведь братья.
Склонившись в благодарном поклоне перед мужчиной, Альфонс с трепетом взял фотографию, завернул её в носовой платок и аккуратно сунул во внутренний карман пиджака. По возвращении в Ризенбург он обязательно поставит её в рамочку, а пока что лучше было сразу взять её с собой: оставить по невнимательности не хотелось.
В общей сложности Хэвок сделал около десяти фото, два из которых запечатлели не только братьев Элриков, но и всю команду Мустанга — на этом настоял сам полковник, заявив, что хочет «оставить воспоминания» этого «удивительного момента». Момент и правда был удивительный, учитывая, что полковник достал предыдущее фото команды (со Стальным-подростком) и распорядился всем занять те же позиции. Малыша Эдварда, несмотря на всё его сопротивление, Рою пришлось взять на руки, так как в объектив фотокамеры было видно лишь часть головы ребёнка, а без него терялся и смысл снимка. К счастью, повторять все сделанные за четыре года фотографии начальник не захотел, и офицеры вздохнули с облегчением.
Все вновь собрались за столом и, прежде чем приступить к трапезе, кто-то предложил произнести тост в честь Эдварда. Кажется, это был Фалман или Бреда, но с уверенностью мальчик сказать не мог — он умудрился пропустить тот момент мимо ушей. «Прощальная» вечеринка стала отдалённо смахивать на празднование Дня рождения, и это чувство внутри Эда лишь усилилось, стоило Винри принести уже остуженный на полковничьем балконе испечённый ею торт. Противный колпак занял место и на голове самого Эдварда, не вызывая у него ничего кроме раздражения. Серьёзно, их с братом разлучают, а его пытаются заставить веселиться!
Насильно растянув губы в улыбке, мальчишка впился взглядом в свою тарелку, из последних сил контролируя себя, не позволяя рукам сорвать конус и ударить по столу. Все эти люди собрались здесь ради них, было бы сверхнаглостью обратить их усилия в прах. Нужно было отыскать во всём этом что-то хорошее. Нужно было! Взгляд зацепился за заботливо положенный Винри в его тарелку кусок домашнего торта.
Что ж, это определённо подходило.
Вооружившись чайной ложечкой, пододвинув к себе чашку с чаем, Эдвард отломил кусочек бисквита и сунул его в рот, медленно пережёвывая. Вкус был восхитительный. Забыв про питьё, мальчик отломил себе ещё один кусочек, а потом ещё и ещё. Винри всегда пекла чудесные пироги с вишней и яблоками, но торт сделать решила впервые, и он удался на славу. У девушки явно были кулинарные способности.
Краска залила лицо, когда мысли внезапно потекли совсем не в том направлении, в каком задумывались. Винри. Он отчаянно хотел быть рядом с ней, хотел веселить её своими порой несмешными фокусами и немного злить вновь сломанной автобронёй. Хотел смахивать непослушную прядь светлых волос с её лица и держать её за руку. Хотел сжимать в своих объятиях и — смел ли он надеяться? — целовать её. Подруга детства явно отвечала ему взаимностью, но бо́льшую часть их совместного времяпрепровождения он попросту не понимал её мыслей. То она улыбалась и была сама доброта, то вдруг хмурилась и превращалась в беспощадного, лупящего всех и вся механика. Но она так мило смущалась, когда он дарил ей исключительно девичьи побрякушки вроде новых серёжек, браслетов или кулонов. Хотя он тоже краснел как маков цвет в такие моменты.
Волнующие юную душу воспоминания были нагло прерваны лёгшей на его лоб широкой ладонью. Встрепенувшись, Эдвард встретился взглядом с наклонившимся над ним начальником.
— Странно, температуры вроде нет, но тогда чего такой красный? — Словно желая убедиться в собственной правоте, офицер легко притянул ещё пребывающего в прострации ребёнка ближе, коснулся губами лба. — Действительно, всё в порядке.
— Лапы прочь! — бывший Стальной алхимик отмер и, осознав произошедшее, грубо оттолкнул Роя от себя, при этом больно ударившись своим лбом о лоб всё ещё находившего вблизи начальника. Скривились от боли оба, но заскулил только Элрик: так как дёрнулся именно он, то и сила удара в большинстве своём легла на него. Прижав ладони к пострадавшему месту, мальчишка поднял на Мустанга злой взгляд. — Извращенец…