— Ага, Андрюша вон новую атомную станцию придумал, думаешь, она не нагадит?
— Лично я братцу верю, а он сказал что не нагадит. Наоборот, эта станция будет дожигать все гадости, которые другие станции наделают. Уже дожигает, он сказал, что сейчас новый реактор каких-то минорных актинидов уничтожает по семьдесят килограммов в год.
— Это много или мало?
— Это столько, сколько новый его тяжеловодный реактор в Гронингене делает за три года. Скоро, года через три, его институт уже большой такой реактор запустит, в котором можно будет сжигать втрое больше, чем все нынешние АЭС успевают нагадить — так что тебе не о чем беспокоиться. Вообще не о чем.
Правда с последним утверждением она, похоже, несколько поспешила…
Эпилог
Сидя в вагоне поезда Катя вспоминала последнюю встречу с Лерой. Как ей сейчас не хватало старой подруги!
Встреча эта случилась через день после того, как Лера отметила свой столетний юбилей. Тогда она самостоятельно поднялась к Кате и долго обсуждала, «что они тут все натворили»:
— Ты знаешь, я только сейчас поняла… Наверное, чтобы понять эти простые вещи, нужно дожить до ста лет, причем три четверти века прожить именно здесь и сейчас. Ведь не было никакого «великого переселения народов», просто какие-то вояки захватывали новые территории… даже не так, захватывали власть на новых территориях — и местное население в той или иной степени подлаживалось под нравы и обычаи этих захватчиков. Вот Кодр сколько лет правил всей Восточной Европой — и что, германцы и славяне стали русскими? То есть они стали — по духу, по менталитету стали, но в большинстве своем живут где и раньше жили. Причем практически так же, как и раньше — если не считать технический прогресс. Или те же корейцы… — Лера хрипло рассмеялась.
— А что корейцы?
— Я как-то говорила, что история идет по спирали, а мы лишь потуже эту спираль закручиваем. Ты помнишь ту девочку с чудным именем Ё, которую Саян привез в Школу?
— Еще бы! Ведь это я дала ей прозвище Ким Ё Чжон, — улыбнулась Катя.
— Ты ей дала взрослое имя и семью: раньше она была просто девочкой, а стала членом семьи Ким. И пусть во всей Корее вообще нет такой семьи, но у неё теперь есть фамилия, то есть именно «семья» — и она никогда не забудет той «милости», которой ты её одарила, и это, что бы ты по этому поводу не думала, очень хорошо для всех нас. Сейчас этой юной красавице всего лет шестнадцать, но Катя-первая говорит, что у нее самые большие шансы стать первым председателем Госплана Кореи. Умница, с обостренным чувством справедливости…
— Ну да… когда твою мать просто съели на твоих глазах…
— При том, что та сама предложила себя вместо этой девочки… ладно, не будем о грустном. Я зачем пришла-то? Ты меня не угостишь борщом по рецепту твоей бабули? Что-то захотелось еще раз сильно поверить в светлое будущее…
Борщ, который тогда сварила Катина правнучка, оказался последним в Лериной жизни. И на ее похоронах Катя снова подумала, что скорее всего Трофим для всех «богинь» действительно сделал скульптуры «заранее»: все же работы его учеников не казались настолько живыми. Последней его работой была двенадцатиметровая статуя мамы, стоящая теперь на крыше Дома правительства — и там мама стояла не просто как живая, а было видно, что она готова всех обнять и позаботиться о каждом человеке. Но та статуя была сделана почти шестью годами раньше, а Лера… Хотя, может быть, кто-то и из учеников Трофима достиг уровня мастерства учителя…
Катя еще раз подумала о своей сегодняшней речи. Нет, наверное, она все решила правильно. И сказала правильно — ведь далеко не всё, что чувствуешь, можно говорить вслух. Хотя бы потому, что «все мы перебрались сюда из Гренландии»…
А четыре дня назад понимания верности своих мыслей не было. Впрочем, и мыслей на эту тему не было — просто потому, что не было Леры с ее пониманием того, что и почему творится в мире. А тогда — четыре дня назад — мир, казалось, внезапно перевернулся…