— А чего не процветает?
— А у них нет нашего сорго, которое и при таком орошении сорок центнеров с гектара, нет арбузов наших с дынями. Если там хотя бы сорго наше посеять, то только на территории Йемена миллион коровок пасти можно с успехом. А если кукурузу…
— Поняла. Но когда Бел помрет…
— Бел — не самый образованный мужик. Но хитрый: он старшего сына своего Алемайеху оженил на дочери негуса — такое было условие объединения. Теперь в очереди на престол Эфиопии этот парень первым в очереди стоит — потому что у Эндубиса старшей дочери всего двенадцать, а старшему сыну только четыре…
— Аксумец в жены соплячку отдал?
— Алемайеху у нас закончил энергетический институт, его жена Фелеке — врач-гинеколог, так что про соплячек он в курсе. И насчет династического брака тоже соображает. Так что лет, скажем, через пять-десять, когда негус случайно помрет от какой-нибудь болячки, будет там очень соображающий император. Он уже соображающий, может быть даже больше, чем нам хотелось…
— В каком смысле?
— Ты про урожайность сорго слышала?
— Ты говорила.
— Ясно, не слышала. Али как раз следил за посевами… в смысле, чтобы каналы были, чтобы крестьяне поля поливать не забывали. И щедро делился семенами сорго с аксумцами.
— Ну… это, наверное, хорошо.
— А когда аксумцы приходили к нашим эфиопам с претензиями, что урожай хреновый, именно Алемайеху велел передать, что на земле, где привечают поклонников ложных богов, урожая не будет — потому что семена эфиопам дали настоящие богини. Он им местного сорго семена просто давал, не нашего кошачьего…
— И?
— Я давно еще книжку историческую распечатала, там было русскими буквами написано, что эфиопы-де — это потомки какого-то еврейского пророка и до принятия христианства были поголовно иудеями. Но оказалось, что иудеи там имелись, но в довольно ограниченных количествах. А теперь их там и вовсе нет…
— Хреново.
— Если тебя интересует мое мнение, то не очень-то и хреново. По мне так все аврамические религии изрядно людоедские, а теперь им вроде места на планете и вовсе не осталось. К тому же семитские племена в том же Аксумском царстве никто не притеснял, ну а то, что религия у них не иудейская, так это даже и неплохо. Впрочем, всё это лирика. Али тут Кате письмо прислал, просит выучить для него пару сотен квалифицированных металлургов. Ну и помочь со строительством металлургического завода.
— Где?
— В царстве Куш, между прочим, очень приличные месторождения железной руды водятся. В самом аксумском царстве тоже водятся, но про них пока местные не в курсе… В общем, помочь просит. Правда, насколько я вычитала, у них с углем практически вообще никак, так что Кате придется тут долго и тщательно все обдумать.
— Если нет угля, то они там все деревья вырубят, а там и так практически пустыня. Нельзя им металлургические заводы строить!
— Там бурый уголь есть. Немного, но это если в мировом масштабе смотреть. В общем, пусть Катя решает. Она уже вполне себе взрослая, а нам-то чего туда соваться? Мы-то уже старухи…
За десять лет упорной работы Маркус достиг впечатляющих успехов. То есть не один Маркус, в его институтах работало уже чуть меньше тысячи только инженеров, а на заводах больше пяти тысяч рабочих — и среди них на должностях, более ответственных, чем уборщица, не было ни одного, кто не окончил бы по крайней мере техникума. Техникумов: Маркус сразу три учредил.
Ну не совсем даже сразу, он их по одному в год учреждал — но персонал у него подобрался очень квалифицированный (и предприятия Маркуса — в том числе и по этой причине — отъедали более четырех процентов всего бюджета России), так что и продукцию его заводы выдавали качественную. Радиоприемники-«скворечники» (так как они выпускались в вертикальных деревянных корпусах и с «зеленым глазом» там, где у обычного скворечника располагалась летка, а вовсе не потому, что их сотворила Леночка Скворцова) были самым что ни на есть «ширпотребом», для «промышленного использования» заводы делали радиостанции, начиная (или, скорее, заканчивая) мощными сорокакиловаттными передатчиками и заканчивая (а, точнее, начиная) карманными УКВ-приемопередатчиками, работающими на пару километров. Еще делались разные электрофоны, новинкой, правда особой популярностью не пользующейся, стали пленочные магнитофоны…
А еще два завода Маркуса делали вычислительные машины. На одном заводе делались собственно электронные «вычислители», а на другом — всякая электромеханическая «периферия».
Первая машина, которую сделал Маркус, после восьми лет относительно успешной работы переехала (причем уже «навсегда») в Исторический музей, где расположилась в зале сразу за трактором «Беларусь» и Ютоном, а теперь заводы делали в год по паре совершенно других машин. Во-первых, они были уже не ламповыми, а транзисторными, а во-вторых, в них уже активно применялись микросхемы: усилиями его инженеров был налажен серийный выпуск микросхем, в каждом корпусе которых помещалось шестнадцать битов памяти. Не очень-то и дофига, на одной плате размером пятнадцать на десять сантиметров, вставляемый в стандартный шестидесятиконтактный разъем, помещалось аж сто двадцать восемь байтов — и трудозатраты на изготовление такой платы «из песка» составляли примерно четыреста человеко-часов, тогда как килобайтный модуль памяти на ферритовых сердечниках делался с трудозатратами втрое меньшими. Но «электронная» память и электричества при работе потребляла вчетверо меньше (на что, откровенно говоря, всем плевать было), и позволяла «отрабатывать перспективную технологию», что было действительно очень важно. В лабораториях «Института полупроводников» уже создавалась микросхема, содержащая двести пятьдесят шесть байтов…