Жорж-Эммануэль Клансье
Детство и юность Катрин Шаррон
Часть первая. Фермы
Глава 1
Лежа в постели, девочка молча смотрела, как наливаются утренним светом вырезанные в дубовых ставнях сердца. До чего ж красиво!
— Ты спишь? — спросила она.
Никакого ответа. Неужели все уже встали и ушли, оставив ее одну?
Испугавшись, она юркнула под одеяло и затаилась там, прижимаясь щекой к жесткой холщовой простыне. Постель хранила ее собственный, хорошо знакомый запах, но к нему примешивался другой — плотный и почти осязаемый, словно рядом еще лежал кто-то большой и теплый. Свернувшись клубочком в душной тьме, Катрин вдыхала этот привычный, такой успокаивающий запах. Потом, когда дышать под одеялом стало трудно, она осторожно высунула голову и боязливо огляделась. В комнате все еще царил ночной полумрак, но яркий свет июньского утра с каждым мгновением властно пробивался в спальню через ослепительно сиявшие сердца. Привыкнув к свету, Катрин различила на соседней кровати очертания чьей-то фигурки, укрытой с головой одеялом.
— Обен, ты спишь?
Ну и крепкий сон у этих мальчишек! Прямо свинцовый, как говорит мать. А разве сон может быть свинцовым? Это игра есть такая: «К нам приедет торговец свинцом, мы повернемся к нему лицом, деньги из кошелька достанем, „да“ и „нет“ говорить не станем». Вчера вечером они с Обеном играли в эту игру.
Обен выиграл, Катрин проиграла… До чего же крепко он спит!
А что она сегодня будет делать? Ну конечно, как всегда, пасти свиней.
Не такое уж трудное дело, если бы не большая свинья, которую Катрин чуточку побаивается. Потом надо будет помочь матери и Мариэтте вымыть посуду.
Скучное это занятие, но иногда, перетирая тарелки, мать поет песни или рассказывает страшные сказки, от которых дух захватывает. А Мариэтта, старшая сестра, болтает без умолку, проворно ополаскивая в лохани ложки и миски. Бесконечные рассказы про молодых девушек, ее подружек, про женихов, про танцы, про обручения и свадьбы, про ссоры и раздоры…
Хорошо лежать в постели, всем существом своим ощущая тепло, сохранившееся от Мариэтты, как будто она еще здесь, рядом. Но Мариэтта, конечно, поднялась давным-давно, вместе с родителями; их широкая кровать вишневого дерева, слева от окна, пуста. Справа от окна стоит кровать, на которой спят Обен и Крестный. Крестного тоже нет, и Обен раскинулся на постели один.
Теперь в комнату вместе с золотым сиянием июньского утра врываются и утренние звуки: далекий скрип колес — кто-то едет на телеге по дороге в Ла Ноайль; тявканье Фелавени, дворового пса, лохматого, словно куст можжевельника. А вот вроде бы и голос Крестного; он ругает корову, забравшуюся в ржаное поле. Нет, нет, это не Крестный! Это Робер, работник, это его хриплый и грубый голос. «Не смей говорить дурно о Робере!» — крикнула вчера Крестному Мариэтта. Ну как же — ее Робер такой замечательный, такой славный! Когда Мариэтта принимается расхваливать Робера, Крестный только грустно поглядывает на нее, а отец недоуменно пожимает плечами.
Что еще будет делать сегодня Катрин? Она пойдет за цветами на берег канала, только украдкой, потому что мать запрещает ей подходить близко к воде. Ну, а потом она будет, конечно, играть со старшими братьями. Только вряд ли они примут маленькую Катрин в свою мальчишечью компанию. Братья вечно норовят удрать, стоит ей только подойти к ним. А иногда говорят ей: «Повезло тебе, Катрин, что родилась девчонкой! По крайней мере, не придется ходить в школу». Но почему же «повезло»? Катрин очень хочется знать, о чем рассказывается в книгах, которые старшие братья, вернувшись из школы, с таким пренебрежением швыряют на лавку. Или в том новом календаре, из-за которого они чуть не передрались, когда его купили. Обложку календаря украшали четыре фигурки, поразившие ее воображение: тощий человек в черном, дама в кринолине с поднятыми над головой закругленными руками и два офицера в профиль с саблями на боку. Они изображали, объяснили Катрин старшие, четыре цифры наступившего нового года: тысяча восемьсот семьдесят семь.
Мариэтта тоже не умеет читать, и мать не умеет, и даже отец. Непонятно, почему он, мужчина, не ходил в школу, когда был мальчишкой? Франсуа и Марциал учатся у святых отцов в Ла Ноайли, после праздника всех святых к ним присоединится и Обен. А сейчас посмотрите-ка на этого соню — как он зарылся лицом в подушку! Обен еще не прочь поиграть с младшей сестренкой, но Катрин прекрасно понимает почему. Просто потому, что и Марциал, и Франсуа все время дают Обену почувствовать, что они старшие. Марциалу четырнадцать, Франсуа девять с половиной, а Обену и восьми еще нет. Бедный малыш! Старшие братья уже давно щеголяют в штанах, а он еще совсем недавно разгуливал в платьице.