Бельские симпатичны Михаилу Глинскому уже тем, что они из Литвы, дорогой его сердцу. Но симпатии свои он прячет глубоко в себе и, поймав взгляд Василия Шуйского, отвечает самой располагающей улыбкой: это крепкий орешек, который еще предстоит раскусить. Его брат Иван — послабее и весь во власти старшего, хотя держится куда наглее. Впрочем, оба они ему противны: уж очень много мнят о себе! Их родословную Михаил Львович изучил досконально. Потомки суздальских князей, изгнанных еще сыном Дмитрия Донского со своих наследных земель, они примкнули к новгородской вольнице. Прадед Шуйских по прозвищу Гребенка был даже последним воеводой вольного города, но когда Москва покорила его, Шуйские скрепя сердце подчинились московским князьям и теперь состояли у них на воинской службе. Особенно прославился в походах Василий. Будучи воеводой Смоленска при Иване Третьем, он сумел удержать город от нашествия литовцев и поляков не военной силой, а хитрым расчетом и невиданной жестокостью: ночью повесил на стенах города сотни его жителей, подозреваемых в связи с литовцами и поляками, и противник, обнаружив на рассвете такое зверство, отказался от атаки и отступил. Василий получил награды и всюду кичился своей воинской смекалкой, а чтобы укрепить близость к трону, несмотря на свои пятьдесят лет, женился на двоюродной сестре великого князя царевне Анастасии, которая годилась ему в дочери.
С таким бороться трудно, надо брать его исподволь, лаской, и ни в коем разе не гладить против шерсти, иначе наживешь лютого врага. Вот поэтому Михаил Львович и улыбается Шуйским, кивает головой, даже когда они несут явную околесицу.
Сегодня на совете Боярской Думы судили-рядили об отношениях с государствами-соседями. Уже месяц минул с той поры, когда их послы, испробовав поминальной кутьи на тризне Василия Третьего, повезли своим государям грамоты с предложением малолетнего Ивана Четвертого заключить мирный договор — такой же, какой был с его отцом. Положительный ответ пришел только из Казани, где на престоле сидел Еналей, ставленник Москвы. Он прислал клятвенную грамоту, обязуясь во всем следовать советам великого князя. От ногайского Мамая, много лет прибыльно торгующего с Русью, послы доставили трогательное письмо, которое с умилением зачитали перед троном:
«Любезный брат! Не ты и не я произвели смерть, но Адам и Ева. Отцы умирают, дети наследуют их состояние. Плачу с тобой, но покоримся необходимости!» Только Еналей и Мамай приветствовали нового государя всея Руси. Да, не густо!
Литовский князь Сигизмунд еще прошлой осенью отправил Василию Третьему грамоту с предложением мира, но внезапная смерть не позволила тому подписать ее. Сигизмунд долго безмолвствовал. Наконец, послы привезли его ответ на предложение нового малолетнего князя. С гордой кичливостью он писал: «Могу согласиться на мир, если юный великий князь уважит мою старость и сам пришлет послов ко мне». А к письму приложил список городов, отнятых у него Василием Третьим, которые требовал возвратить обратно.
Между тем из Крыма пришло сообщение, будто Сигизмунд начал переговоры с Саиб-Гиреем о союзе против Москвы. Видимо, ободренный этим, Саиб-Гирей совсем обнаглел и на послание о дружбе ответил набегом на рязанские земли.
Вот какую свинью подложил Москве дряхлый Сигизмунд!
Шуйские тут же встали на дыбы и потребовали немедленного объявления войны с Литвой. Глядя на них, думские бояре разделились: кто был «за», кто — «против». Но разве же так делают: без подготовки, едва отбившись от крымских татар?..
Покричали, выпустили пары, но так ничего и не решили. А Михаил Львович молчал и только улыбался всем, чтобы ни с кем не портить отношений. Был еще разговор о застройке Москвы, об укреплении столицы и пограничных крепостей, и опять ни на чем не остановились, разошлись ни с чем…
Так и толкли воду в ступе и на втором заседании, и на третьем, на четвертом…
Каждый пекся о себе, а не о государстве.
Переворот