Елена же переживала это событие, как свой личный триумф. На границу командовать войском уехали Шуйские, Иван Телепнев-Оболенский и многие другие бояре. Гонцы привозили ей сообщения о ходе боев. Иногда в Москву пригоняли пленников, доставляли богатую добычу; но бывало, присылали короткие сообщения о поражениях, о сожженных русских городах и селах.
Елена, уже как истая русачка, то сияла счастьем, то горевала, обсуждая с Аграфеной и ближними боярынями вести с полей сражения. А Ваня выстраивал своих деревянных солдатиков, и русское войско неизменно побеждало литовское. Бои шли и в саду, куда боярыни присылали своих сыновей, одногодок Вани. Юный государь определял, кому из них быть русским, а кому — литовцем. Сам он вставал во главу московского полка и отбирал себе воинов покрепче, так что всегда одолевал врага. Но мальчишки подчинялись Ване не только потому, что он был великим князем, — они знали, что он заседает в Думе с их отцами как равный, обсуждает с ними будущие сражения и узнает вести с бранных полей из первых уст.
И «литовцы» покорялись ему с восторгом.
Урок дипломатии
Ваня и вправду стал разбираться во многом куда лучше своих сверстников. Теперь он не скучал на троне, а сидел напряженный, как струна, вслушивался в разговоры бояр, не ждал объяснений Овчины — сам его спрашивал и с трудом, еще по-детски, начинал понимать азы управления государством.
Война с Литвой затянулась, мальчику уже шел седьмой год. Каждое утро он просыпался с мыслью о победе над Сигизмундом, но с некоторых пор ему особенно ненавистны стали татары, которые совершали набеги то со стороны Казани, то Крыма. Не будь их, никудышный полководец и престарелый правитель Литвы давно был бы разбит наголову.
К Ване приставили учителя-дьячка. Он обучал его не только грамоте, но и истории Руси. Ваня узнал, что сто лет назад всесильный владыка Золотой Орды хан Батый изгнал из своего царства братьев, претендовавших на его престол. Один обосновался в Крыму, другой в Казани. Один с юга, другой — с востока стали делать набеги на Русь, жгли селения, а жителей угоняли в рабство или убивали. Особенно допекал державу казанский владыка Улу-Махмет, ведь его царство было совсем рядом с Московией. Тяжело жилось и коренным жителям — камским болгарам, мордве, чувашам, черемисам. Они искали защиты у Московии, но уж больно много у ней было врагов, и собрать все воинство на востоке, чтобы разом покончить с казанцами, не удавалось. Однажды даже ванин прадед Василий Темный попал к ним в плен и был освобожден только за громадный выкуп.
Теперь княгиня Елена и мамка Аграфена потчевали своего любимца не сказками, а былинами о набегах татар, подлинными рассказами об их коварстве и жестокости. Приглашали слепцов-песенников, они воскрешали перед мальчиком седую старину и подвиги предков. За власть и богатство татары готовы были перерезать глотку даже родной матери, их жестокость и мстительность не знала пределов.
У Вани была прекрасная память, в его голове с первого раза запечатлевалось все напетое и рассказанное, а оно прямо-таки сливалось с сегодняшним днем: вот передрались между собой в Крыму хан Саиб-Гирей и его младший брат царевич Ислам. И все из-за Руси! Завидуя хану, который получил богатые подарки от Сигизмунда за набеги на Русь, Ислам объявил себя царем и сверг хана. Лишившись трона, Саиб-Гирей грозился расправиться с мятежником с помощью турецкого султана. А Ислам не терял времени даром: ссылаясь на прежнюю дружбу с покойным ваниным отцом, который якобы отказал ему перед смертью половину своей казны, Ислам за безопасность южных русских границ требовал себе пушки и денежный дар, во много раз превышавший тот, что дал Сигизмунд старшему брату Ислама. Ни за что ни про что бросить такой откуп неверным бояре и не мыслили, но от имени великого князя Ивана Четвертого послали в Крым заверения в любви и обещание собрать затребованное. Правда, просили подождать, когда казна, опустошенная войной, наполнится… В общем, после дождичка в четверг.
И тут на востоке зашевелились казанские татары. Из сторожевого пограничного городка Касимова, что на Оке, дошли слухи: убит Джан Али-хан — Еналей, как его попросту звали в Москве. Сестра его предшественника Магомет-Амина царевна Горшадна, напоив стражу, пробралась ночью в спальню Еналея и, выполняя закон кровной мести, перерезала ему горло. Казанцы осуждали не Горшадну, а Еналея: надо было вовремя убить царевну, чтобы некому было мстить за брата, и не забывать неписаного закона «око за око, зуб за зуб».