Охота не принесла удачи, вот и коротали время за праздничным столом. Ваня не привык еще пить, вино развязывало ему язык, и Алеша отодвинул от него хмельную чашу, заметив: «Остерегись, государь, ненароком придет твой опекун, ему не понравится!» На что Иван ответил: «Куда старику, из него уже песок сыплется, да и тот последний!» Намек был внешне безобиден и понятен только друзьям, однако насторожил послухов, и один из них послал гонца к Андрею Шуйскому пересказать первобоярину слова государевы. Гонец прибыл на его подворье перед самым выездом хозяина.
Не хотелось Андрею Шуйскому ехать, ох, как не хотелось, но и не уважить старуху Анну было нельзя.
Жена залилась слезами:
— Не езди, посетуют Глинские и забудут. Скажешь, что в спину вступило, не мог разогнуться!
Но Андрей настоял на своем:
— Нельзя не ехать! Может, какую из племянниц выдам за Ваньку! Уж намекал однажды, так он покраснел, как маков цвет, но не возразил! Как же не уважить родственницу?!
Даже доклад слухача из Коломны не остановил боярина.
— Пустое! — бросил, сморщившись. — Никакой тут хитрости нет!
Однако от известия на душе остался смутный осадок, тяготило предчувствие чего-то недоброго и, чтобы развеять дурное настроение, он перед уходом осушил чарку.
У крыльца уже ржали кони. Дворец был рядом — рукой подать, но, как и полагается важному гостю, первобоярин сел в богато убранные сани, запряженные четверкой вороных.
И опять неприятность — наткнулся на баб, метлами выгонявших беса из соседнего подворья: плохая примета! Однако лихо подкатил к дворцовому крыльцу, развернулся так, что кони разом встали возле самых ступенек. Но никто его не встречал: видно, приехал поздно из-за спора с женой и доклада слухача. В сенях сбросил на руки служкам тяжелую шубу, по лестницам и переходам прошел в столовую палату. При входе оглянулся: князья Кубенские да Палецкие — верная его опора! — уже за столом сидели, и Шуйский повернул было к ним, да государь заметил, кивнул на пустующее место напротив себя и бабки.
Пришлось покориться. Рядом митрополит Макарий был посажен, это успокоило Андрея, и он, криво улыбнувшись, сказал:
— Под боком у первосвятителя все равно, что в церкви пред амвоном. Святое место!
Ваня чуть пригубил вина, да и то самую малость, но был несколько возбужден: роковой момент приближался. За опоздание он сразу же заставил опекуна выпить большую чашу. Шуйский чокнулся с чаркой митрополита, но слишком поздно вспомнил, что тот совсем не пьет, и в замешательстве проглотил залпом что-то тягучее и очень пьяное из поданной ему чаши. Вмиг все вокруг заволокло дрожащим туманом, в котором проступали лишь очи мальчишки-государя. Они не мигали и смотрели в упор, недобрый огонек мерцал под ресницами.
А Ваня в эту минуту вспоминал, как перед пиром зашел в покои бабки и бросил ей на колени в подарок огромную огненно-рыжую лисицу, якобы подбитую им в коломенских лесах. На самом же деле псари достали ее у местного охотника, которому повезло в это утро больше, чем всему государеву выезду, да и неудивительно: всю ночь не спали. Бабка Анна, конечно, обрадовалась, да тут на беду сошлись с поздравлениями дядья, за ними владыко Макарий. И опять мало-помалу между ними завязался спор, набивший оскомину: сыновья Глинские требовали тут же во время праздничной трапезы покончить с Андреем Шуйским, а митрополит, бледный от гнева, ссылался на государево обещание, твердя, что Шуйского надо посадить в темницу, где томился их дядя, Михайло Глинский, а потом сослать на Белоозеро или в Переяславль, где отсиживался с семьей Андрей Угличский, — и этого, мол, достаточно, не следует кровь проливать!
— Полно! — оборвал Ваня жестокий и неуместный спор. — Зачем портить бабушке праздник? Не будет никакого убийства в светлый день, и я обещал это отцу Макарию!
Он поймал благодарный взор митрополита и, выходя из бабкиных покоев, с печалью подумал о том, какими врагами могут стать нынешние союзники после того, как с последним страшным отпрыском рода Шуйских будет покончено навсегда.
Ваня не собирался нарушить слово, данное Макарию, которого полюбил всей душой, и хотел еще раз подтвердить его взглядом, но Макарий сидел печальный, опустив глаза долу, и Ваня невольно перевел его на сидящего рядом с митрополитом Андрея Шуйского.