— Конечно, это недешево, — спорит она сама с собой, — но оно того стоит.
Она подходит к Томасу и меряет его взглядом, как будто решает, стоит оно того или не стоит.
— Дитя мое, ты же все-таки самое дорогое, что у меня есть, nicht wahr![25] Что ж, так и сделаем. Замечательная, прекрасная идея! Спасибо за помощь милому Юхе!
Пожимая Юхину руку, она вдруг понимает, что что-то не так.
— Что такое? Я слишком много болтаю?
Она отпускает Юхину руку и ахает:
— Поняла! Вы хотите, чтобы я оставила вас в покое! Вы думаете: ну когда же эта идиотка натрещится вдоволь и даст нам спокойно поговорить! Да-да, мамы есть мамы. Я ухожу! Вам, конечно, есть о чем поговорить. Возьми еще пирога, не стесняйся. Я усядусь в швейной, так что вы тут будете вдвоем. Я буду шить Томасу костюм.
Она подмигивает им и исчезает, но через мгновение опять появляется на кухне.
— Слушайте, мне еще вот что пришло в голову. Я закончу костюм ровнехонько к празднику! Это будет… как это…. загляденье! Все, я пошла шить.
И она выпархивает из кухни.
Как только они остаются один на один, Юха встает:
— Мне надо идти.
— Понимаю, — тихо отвечает Томас.
— Тошнотный пирог, кстати.
— Знаю.
Томас заворачивает Юхин кусок пирога в бумагу и протягивает ему:
— Вот, можешь выбросить по дороге, а я скажу маме, что он тебе очень понравился.
— Спасибо.
— Спасибо, что зашел ко мне домой.
После некоторого колебания он добавляет, как бы невзначай:
— Заходи еще, если захочешь.
Юха бубнит что-то нечленораздельное. Они идут к выходу.
— Кстати, — говорит Юха, — тебе придется сказать своей маме, что в шестом классе никаких праздников уже не устраивают. Это же просто смешно. Ты перед всем классом опозоришься.
— Знаю.
— Ты что, уже уходишь? — кричит мама Томаса из швейной. — Вот жалко! Погоди, я тебе кое-что дам.
Швейная машинка затихает. Она проносится мимо них на кухню и возвращается с оставшимся пирогом.
— Вот. Возьми пирог с собой. Можешь угостить своих отца и мать и сестер-братьев. Есть они у тебя?
— Младшая сестра, — бормочет Юха и берет пирог.
Мама Томаса кладет руку Томасу на плечо.
— Младшая сестра. Вот видишь. А Томас один. Вот в этом-то и беда. Ну ладно, Юха, до свидания, и спасибо еще раз за твою помощь.
И опять сердечно пожимает ему руку.
— И обещай, что ты придешь еще не раз и поиграешь с Томасом, ведь ты теперь знаешь дорогу. Приходи когда захочешь.
— Спасибо. Я приду, — бормочет Юха и прокашливается, пытаясь увернуться от ее просящего взгляда.
— Вот здорово, вот здорово! — восклицает она. — Как я рада, что у Томаса появился настоящий друг. Хочешь денежку?
И не успевает Юха возразить, как она достает из портмоне пятикроновую купюру и сует ему в руку:
— Вот, купи сладостей, а то и комиксы. Обязательно.
Вдруг она его хватает. Обнимает. Больно. Юхе становится страшно.
— Теперь нам надо… как это… поддерживать отношения, да вот.
Юха изворачивается, как червяк, она его отпускает. Юха откашливается.
— Пока, Томас, — говорит он.
— Ну попрощайся же с другом, Томас! — приказывает мама.
— Ну пока, увидимся в понедельник, — отвечает Томас.
Юха уходит. Мама Томаса машет ему рукой, другой обняв Томаса. Она закрывает дверь, загнав внутрь сына.
У калитки Юха оборачивается, смотрит на сделанную Томасом табличку: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ К СЕМЬЕ КАРСК! — и все кажется таким безнадежным и никчемным, таким невыносимо трагичным, что ему этого просто не вместить.
У большой дороги он как можно дальше швыряет пирог. Тот, едва приземлившись, оказывается под колесами автомобиля.
Дрозд поет, потому что ему повезло и он не человек.
Я смотрю в окно. Идет дождь.
Дождь шел и будет идти.
Дождь падает беспрерывно, как напоминание о том, что падет все.
Рано или поздно все падет.
Какая разница, ответишь ты или нет. Я все равно шлю письма. Раз уж я писал восемь лет, то могу и продолжать. Я так много размышляю о детстве.
Когда я был маленьким, я мог колдовать. Я умел творить чудеса, лечить раны и ходить по воде, перемещаться во времени и пространстве, моя власть позволяла мне преображать миры и творить новые.
Когда я был маленьким, я мог колдовать.
Пока мне не объяснили, что на самом деле я этого не умею.
Когда я был маленьким, я смеялся, как дитя, у меня был разум дитя и детские мысли.