— Да, — ответил Томас.
— М-м-м, а что вы делаете вместе?
— Не знаю, — ответил Томас.
— Наверное, всякую всячину?
Томас не ответил.
— Слушай, это классно, — сказал Ульф Эльфинг, — давай теперь выберем вопрос. Какой номер?
Третий раз везло Томасу, еще раз у него почти что был шанс. Такого вообще-то не бывает, но прозвучал сигнал, и Ульф Эльфинг сказал:
— Ой!
И:
— Смотри-ка, тебе повезло.
Томас знал, что это самый главный момент в его жизни.
Но не знал ответа.
Какая самая высокая гора в Европе?
В голове у Томаса тишина.
— Какая самая высокая гора в Европе? — повторил Ульф Эльфинг.
Вопрос-то был даже не сложный. Он был простой и ясный, как воздух в горах. Томас видел перед собой большую красивую гору с искрящейся снегом верхушкой. У подножия — горная хижина и пасущиеся овцы, вершина высоко-высоко в голубых небесах.
— Эверест, — прошептал Томас, заранее зная, что это неправильно.
Его слушало полкласса.
Остаток семестра учительница заставляла их штудировать контурные карты гор Европы.
Если Томаса разбудить среди ночи и показать ему лиловую точку на контурной карте Европы, он закричит: «Монблан, Монблан, Монблан!»
— Ой, как жаль, — утешающим тоном произнес Ульф Эльфинг, — но ты все-таки закажи песню. Какую ты выбираешь?
— «Улетай», — пробормотал Томас.
— Мы ее уже ставим, — сказал Ульф Эльфинг. — Песню заказал Томас Карск, одиннадцать лет, Сэвбюхольм. Пока, Томас.
Это последнее, что Ульф Эльфинг сказал Томасу.
В «До тринадцати» зазвучал новый разговор, а потом еще и еще, а Томас все сидел с телефонной трубкой в руке.
Со звонком все несутся к выходу. Почему — понять трудно. На школьном дворе делать абсолютно нечего. Площадка для игры в «ниггер»[27] у флагштока, ее тут же оккупируют несколько шестиклассников. Вот и все. Даже нарисованных на асфальте классиков, как на дворе начальной школы в нескольких сотнях метров отсюда, и тех нет.
Большинство просто стоят группками, пока не звенит звонок и не наступает пора возвращаться.
Но они несутся.
Как тупые коровы, как безвольные идиоты. Стучат деревянными сабо по каменному полу.
Деревянные сабо!
Вечно натирают. Их надо разносить. Тогда дерево и кожа принимают форму ноги. Если надеть чужие, натирает во всех местах.
То, что сабо есть у всех, — это само собой. Это как восход и закат, как то, что Олоф Пальме и Гуннар Стренг управляют Швецией. Так было во все времена.
Но ветер перемен все же веет. У Пии, Ли и Эвы-Лены сабо с ручной даларнской[28] росписью. Простые черные — это уже не то.
Йенни тоже мечтает о деревянных сабо с даларнской росписью, но у нее нет даже обычных. Ее папа считает, что маленьким девочкам полагается ходить в сандалиях, вот она и ходит.
Сандалии.
Сандалии, немодные брюки, безнадежно уродливая заколка в спутанных волосах и ни намека на грудь.
Йенни щиплет себя за груди, чтоб они росли.
У Леннарта и Стефана сильно изношенные деревянные башмаки. Это круто.
«Манчестеры» с вытертыми полосками — это тоже круто. Они-то у Йенни есть, пусть и всего одни. Красные. Она старается носить их как можно чаще. Однажды Эва-Лена крикнула ей, что она, тошнотина, могла бы и одежду менять иногда, а то уже воняет.
На самом-то деле воняла Эва-Лена — лошадью!
Но Йенни так и не посмела указать ей на это.
Самые крутые носят джинсовые куртки с обрезанными рукавами и бахромой на срезе. На спине либо пришит большой вышитый лейбл, либо что-нибудь написано ручкой.
Например, BLACK SABBATH, или DEEP PURPLE, или ALICE COOPER.
Однажды Эрик заявился в ботинках на платформе. Это последний писк. Вокруг него толпятся одноклассники, а он пытается напустить на себя равнодушие, как будто это вполне естественно и дело вовсе не в ботинках.
Вообще-то они больше подошли бы Пие. Ей все к лицу.
Пия — самая классная девчонка в классе. Даже прыщики у нее классные.
Грудь у нее появилась уже в четвертом классе. Теперь, в шестом, у нее уже настоящие бомбы.
Бомбы. Шары. Дыни.
Йенни щиплет себя за груди, чтоб они росли.
Девочки созревают на два года раньше. Во всяком случае, должны созревать, если у них все в порядке.
Йенни ест шоколад, чтобы на ее смешном плоском детском лице появились прыщи. Она молит Бога, чтобы к ней поскорее пришла половая зрелость и унесла ее с собой.