Йенни надо набраться храбрости и спросить.
Хотя, впрочем, это глупо. Пусть все остается тайной. Потому что, пока это тайна, все так, как она захочет, и ей не нужно ни под кого подстраиваться.
Но спросить она должна. Она должна сделать это, рискуя все разрушить.
В «Братьях Львиное Сердце», ее любимой книжке, говорится, что иногда надо делать то, на что ты никак не можешь решиться, потому что иначе ты не человек, а самое обычное дерьмо.
Она вспоминает эту фразу, и каждый раз что-то зудит внутри.
Она никогда в жизни ни на что не решалась.
Она думает, что она дерьмо.
Она думает, что она дерьмо, которое хочет стать человеком.
В спальне матери Йенни два платяных шкафа. В левом спрятана свадебная фотография родителей. Почему — Йенни не знает. Просто так было всегда.
Иногда, если никого нет дома, Йенни достает ее и смотрит, и ей тогда кажется, что она нарушает запрет.
Фотография цветная и в рамке. И отец, и мать на ней молодые. Хорошо выглядят. У мамы ямочки на щеках, совсем как у нее самой. Мама улыбается, видны белые зубы. Она стоит вплотную к отцу, у которого вид более скованный — как будто он сам не знает, хочется ему находиться там или нет. У него очки в темно-коричневой оправе, в них он похож на себя.
Вот так все начиналось, думает Йенни, отец и мать молодые и здоровые, не надломленные, не побитые жизнью, полные веры в будущее. Недосягаемые, смотрят на нее с фотографии.
Никогда больше они не станут такими чистыми.
Йенни смотрит и смотрит на мать — в голубом платье, с красными розами в свадебном букете, — она смотрит и пытается понять эту простую радостную улыбку, которой Йенни никогда не видела в жизни.
Почему мама спрятала фотографию?
Из-за этой веры в будущее? Потому что ничто не сбылось?
И когда Юха звонит Йенни в субботу вечером и зовет в гости, она, едва успев положить трубку, решает, что сегодня это должно произойти.
Она старательно готовится, моет волосы, сушит их феном, надевает свои самые лучшие вещи: красные «манчестеры» и клетчатую блузу.
Потом она смотрится в зеркало и чуть не плачет:. она такая некрасивая.
На дне ящика с трусами и носками спрятана ее косметичка. То есть это вообще-то не косметичка, а пластмассовый пенал с Гуфи.
И из косметики у нее есть только две вещи: тушь и голубые тени. Это ее драгоценности.
До сих пор Йенни решалась краситься только дома, в полном одиночестве: она знает, что приди она накрашенной в школу — одноклассники ее засмеют.
Отец ни за что бы ей не разрешил. Мать бы запрещать не стала, но расстроилась бы и огорчилась.
Она всегда расстраивается и огорчается.
Йенни зовут в комнату, где лежит мать, и та смотрит на нее скорбными глазами и говорит скорбным голосом:
— Я так расстроена, ты так огорчила меня, Йенни. Ты это, конечно, понимаешь. Ты ведь этого и хотела?
Йенни боится, что вся радость сразу исчезнет, как только мать скажет ей это. Это хуже наказания и запрета. Как будто чья-то рука хватает ее сердце и сильно стискивает его.
Тушь и тени в пенале с Гуфи — единственное в ее жизни, что действительно принадлежит ей и что… как бы это объяснить?.. что не есть Сэвбюхольм.
Накрашенная она почти хорошенькая.
По крайней мере, если прищуриться.
Она держит ручку между пальцев, притворяется, будто это сигарета, делает пару затяжек и самоуверенно, этак умудренно улыбается.
Сегодня она спросит, потому что она не дерьмо.
Она осторожно накладывает тени, прихорашивается для Юхи.
Ее глаза становятся сияюще-голубыми.
Они идут в Юхину комнату. Юха запирает дверь, чтобы их никто не дергал. Йенни немного торжественно, держа спину прямо, садится на стул у письменного стола. Юха, как обычно, падает на кровать. Йенни нервно икает.
Она смотрит на него, и ей интересно, что же он на самом деле о ней думает. Он ничего не сказал о ее макияже. Он что, даже не заметил?
Когда Марианна спросила, не парочка ли они, он поспешил крикнуть: «Заткнись, малявка, никакая мы не парочка!»
Как это понимать? Или — или. Как хочешь, так и понимай. Господи, все-таки она должна спросить.
Чтобы не смотреть в глаза Юхе, она начинает разглядывать плакат «Sweet» на стене. Йенни вздыхает, закрывает глаза, вздрагивает, икает. Слова уже на языке. На самом кончике. Как будто нужно прыгнуть с трех- или пятиметрового трамплина, в животе у нее все переворачивается. Сейчас она спросит, сейчас…
— Ты что, накрасилась? — вдруг говорит Юха.
Йенни ошарашенно открывает рот: