На плите кипит вода. Она опускает в нее кучу сосисок. Вода бурлит. Сосиски крутятся. У мамы Томаса предчувствие счастливого дня.
— Aber Thomas, Liebling, — распекает она Томаса, когда тот заходит к ней на кухню, — ты даже совсем не надел костюм! Я же все ж таки шила его всю ночь, чтобы поспеть вовремя, nicht wahr!
— Ну мама… — пытается возразить Томас.
— Никаких «ну мама»! — решительно отрезает она. — Марш! Raus! Augenblicklich![36]
Томас вздыхает и уходит. Он слышит, как мать снова принимается напевать в кухне.
«К Элизе».
Она капает зеленого карамельного красителя в пюре и перемешивает. Смеется, как ребенок.
Переливчатый смех, и он знает, что в это головокружительное мгновение ее чувства — это чувства ребенка, и мысли у нее детские.
Ему хочется, чтобы она всегда радовалась.
Любимая мама.
Это он виноват, что она так часто расстраивается.
Томас заходит в свою комнату. Она положила костюм на кровать.
Костюм ядовито-зеленый. Милая мамочка устроила такой прекрасный праздник.
Томас закрывает дверь в комнату, свет не зажигает. Шторы опущены. В комнате тихо и темно. Дневной свет просачивается сквозь маленькую щель, между шторами.
Он мог бы остаться здесь. Лежать в темноте под кроватью и дышать. Уткнувшись носом в доски кровати. В запахе пыли и линолеума.
Это было бы печально, но так лучше всего.
Есть ли под кроватью чудище? Нет, там только Томас.
Мать могла бы приносить ему еду на подносе пару раз в день. Он видел бы ее ноги и башмаки, а может, иногда и подол ее плиссированной юбки. После ее ухода он выбирался бы поесть. Но только после.
Может быть, она иногда наклонялась бы, протягивала руку и гладила его по щеке, а он бы ей улыбался в темноте.
Главное, что они не говорили бы друг с другом. Никто бы ничего не говорил. Томас хотел бы всю жизнь прожить в темноте под кроватью.
Но такого, разумеется, никогда не будет. Он вздыхает и садится на краешек кровати рядом с костюмом. Одно ясно: за этот праздник он будет расплачиваться до конца семестра.
Скоро придут они — все те, кто его ненавидит. У них с собой подарки и притворные улыбки: вот тебе, свинья!
Ему нужно защитить маму. Робкая мамочка. Ради нее он выдержит любые притеснения, она ничего не узнает.
Ради нее он готов выстоять.
— Mein Gott, какой ты хорошенький, Junge! — в восторге восклицает она, когда он в костюме возвращается на кухню. Всплескивает руками и смеется: — Гляди-ка, как он на тебе сидит.
Она оправляет на нем костюм, откидывает со лба челку.
— Потом я помогу тебе с галстуком. А как же, будет галстук, к такому костюму обязательно нужен галстук. Вот увидишь, будет такой славный праздник! Ты будешь… как это называется… talk of the town![37] Теперь все будет хорошо, Томас.
Она смеется и обнимает его.
— Теперь все будет так хорошо.
Томас кивает и тоже обнимает ее.
— Конечно, милая мамочка, — шепчет он, — теперь все всегда будет так хорошо.
В ту же минуту в дверь звонят. Пришел первый гость.
— Mein Gott! — восклицает его мама и высвобождается из объятий. — А я-то еще не одета! Открой, а я пока поспешу!
И она бросается в свою комнату. Томас тяжелыми шагами идет открывать входную дверь.
Юха и Йенни приходят первыми. Это хорошо. Как отсрочка перед казнью или вроде того.
Потом приходят Ли и Симон. Они тоже не опасны.
Впервые все приходят в гости к Томасу, на окраину Сэвбюхольма, за стадионом, там, где дорога упирается в лес.
Приведя себя в порядок, мама Томаса встает в дверях и принимает гостей. Она принарядилась и накрасилась.
Томас стоит позади нее. Как он ни пытается, у него никак не получается стереть с лица ухмылку.
Как беспомощный оскал черепа. В этот день он терпит окончательное поражение.
Юха, Йенни, Ли и Симон стоят в двух метрах от них. На них чистые выглаженные рубашки и блузки. У Симона даже прилизаны водой волосы. Хоть они и пытаются изо всех сил, никто не может придумать, что бы такое сказать.
Звонят в дверь. Открывает мама Томаса.
— Добро пожаловать, добро пожаловать! — восклицает она. — Это, должно быть… посмотрим-ка… это, должно быть, Пия, да? А это Эфа-Лена, да?
Она пожимает девочкам руки. Пия и Эва-Лена приседают и протягивают по подарку.
— Это Томасу, — говорят они, глядя в глаза маме Томаса.
— Спасибо, он так обрадуется! — отвечает мама Томаса, принимая подарки. — Томас! — кричит она, поворачиваясь к нему и не замечая, что девочки показывают ей в спину язык — Можешь себе представить, какие прекрасные подарки принесли эти милые девочки! Поблагодари же скорее Эфу-Лену и Пию!