Во время отпуска они жили у него в Хультсбруке. Зимой он переезжал к ней. У них были и свои минуты счастья. Ракель всегда делала все, чтобы не упустить той малости, что ей доставалась. Она в одиночестве пожирала Билли Холидея. Именно пожирала: Билли Холидей был для нее тем же, чем новалукол для желудка.
И вот что-то произошло. Вернер попросил ее переехать к нему. В счастливом беспамятстве Ракель уволилась из школы, избавилась от квартиры, собралась и села в поезд со всеми своими чемоданами и сумками.
На этот раз все будет иначе, думала она.
Уже за первым обедом в их новом доме Вернер объяснил, что они по-прежнему просто друзья.
Ракель, не произнося ни слова, прикурила новую сигарету от старой.
Битва продолжалась.
Одно из первых воспоминаний: диснеевский «Бэмби», они с Рут в огромном кинотеатре, красный бархат и позолоченная резьба. Происходило большое событие. Вдруг Ракель забеспокоилась и ткнула Рут в бедро. Рут раздраженно ударила ее по руке. Ракель обеспокоилась еще больше: это же так важно! — и снова ткнула Рут.
— Рут, Рут, это Бэмби?
— Тсс!.. — шикнула Рут. — Ты что, не видишь, что это сова?
— А-а… А это Бэмби? — прошептала Ракель.
— Не-ет, это кролик, заткнись ты!
Какое-то время Ракель сидела спокойно, потом она снова была вынуждена ткнуть Рут в бедро:
— Что они делают? Ну что они делают?
— Ш-ш! Сама видишь, охотятся на Бэмби!
— ПРАВДА? ОН УМРЕТ?
— Нет, нет!
И руки поползли к лицу, и Ракель сквозь пальцы смотрела фильм, но вскоре ей опять пришлось ткнуть Рут и прошептать:
— Мама Бэмби умерла, да?
— Помолчи!
— Она умерла?
— ДА-А! Мертвее мертвой! А скажешь еще слово, так получишь, как только выйдем отсюда, поняла, мелюзга?
Вопросы, вопросы, которые не были заданы и потому не получили ответа.
Но Рут тоже была ребенком, и ей тоже хотелось погоревать после смерти мамы Бэмби.
Их собственная мать была портретом, написанным маслом и висящим в гостиной. Юная воздушная женщина вполоборота. У Ракель никогда не получалось представить ее спереди или сзади. У мамы есть только вот эта правая половинка лица. Мама не может посмотреть ей в глаза, ее взгляд постоянно ускользает прочь, как будто ее потусторонность была предопределена.
Мама — просто девочка, принцесса. Отец не стал жениться заново. Рут как старшая сестра решила, что на ее долю выпало воспитывать маленькую Ракель. Со вздохом приняла она эту тяжкую ношу. Рут так и не простила Ракель, что та родилась.
Старшая сестра тащит за собой сопливую младшую. Младшей сестре достается одежда, из которой выросла старшая, лет до двенадцати — пока младшая нагло не вымахивает выше старшей. Такого тоже не прощают. (Как и того, что младшая сестра раньше старшей теряет невинность, хотя этот факт явно указывает на недостаточную психологическую зрелость и рассудительность младшей, а также на нравственное превосходство старшей.)
Иногда Ракель думает о различиях между ними. Рут, не переводя дыхания, шагала из неполной школы в гимназию, оттуда — в школу медсестер. Ракель копировала сестру вплоть до гимназии, на которой остановилась. Ее взрослая жизнь стала сплошным бестолковым снованием туда-сюда под недовольным взором Рут.
Рут вышла замуж за будущего профессора медицины. Ракель же ненавидит гинекологов. Она ненавидит, когда надо задирать ноги на эту холодную подставку и когда просят расслабиться, хотя на самом деле сплошные боль и унижение. Рут задирала ноги совершенно добровольно, будущий профессор ложился сверху, и детишки выходили один за другим. Ракель же, знавшая свои обязанности, тут же начинала вязать голубую детскую кофточку, которая становилась упреком ее совести и смертельным врагом на ближайшие несколько лет.
Это Рут выступала за здоровое питание, Бьёрна Афзелиуса и центр города без автомобилей, а не Ракель. Однако именно Ракель внезапно уехала из города в Хультсбрук и с головой погрузилась в деревенскую жизнь.
Ракель печет хлеб, который оказывается сырым в середине.
Ракель опрокидывает на пол овсянку и, пока никто не видит, сгребает ногой под диван.
Ей бы следовало прибраться, но она лежит на диване и смотрит в потолок. Надо начать, думает она, надо начать.
Ракель курит одну сигарету за другой, решает кроссворды, не успевает вовремя приготовить обед и роняет пепел на пол.
Соседи посмеиваются над ее отважными попытками говорить на диалекте. Соседи — настоящие крестьяне. Ракель, руки в боки, обсуждает с ними урожай: