— Уйду я! Не могу больше. Сколько лет держался... Добили...
— Добили, говоришь? Ну, ничего, мы тебя полечим, — загадочно произнес дядя Никифор. — А ты что притихла, Ленка? Смотри веселее! Все равно наша возьмет.
Мать, перекрестившись, принялась собирать с полу осколки посуды.
— Ты вот что, Анна Федоровна. Мы тут немного кое с кем поразмыслили и решили... — Дядя Никифор замолчал и посмотрел на мать: — Придется тебе к Дуне Черной сходить. Не оставлять же девчонку -без школы. По добру не берут, попробуем пойти в обход. Ее кривой-то вхож к начальнице школы в дом. Иногда и хитрость нужна, а бить посуду, рвать на себе последнюю рубаху да размахивать кулаками — это всякий может, только какой толк?..
Отец, опустив голову, что-то неразборчиво проворчал.
С Дуней Черной мать когда-то дружила. Они вместе жили в одной каморке. В ткацкой станки их стояли рядом. После замужества матери Дуня перешла в другую казарму. В моей памяти сохранились лишь ее ласковые руки, черные толстые косы и теплый грудной голос.
На фабрике Дуня Черная проработала недолго. Однажды весной ее сменщица заболела и не вышла на работу. Дуне пришлось стоять вторую смену. Мастером ткацкой в ту пору был старик, прозванный Мучителем. Плешивый, с редкой бороденкой на безбровом лице, он часто приставал к женщинам и даже девочкам. Ткачихи не раз просили управляющего убрать его из цеха.
В ночь, когда работала Дуня, как раз дежурил Мучитель. Старик несколько раз подходил к ней, заглядывая в лицо моргающими глазами, мешал работать. Дуня сердито отмахивалась. Наконец ей так надоели приставания старика, что она толкнула его. Мучитель поскользнулся и ударился головой о станок.
Наутро Дуню прогнали с работы, а Мучитель еще долго ходил с перевязанной головой.
Дуню выселили из казармы. Не разрешили ей жить и у нас. Загнанная и голодная, она уехала в деревню к матери. Но там было еще хуже. Кроме Дуни, мать имела четверых ребятишек, которых едва могла прокормить.
Проработав лето в батрачках, Дуня вернулась обратно. На работу ее по-прежнему не принимали. Около года она билась как могла — ходила стирать, мыть полы, высылая почти весь свой маленький заработок в деревню.
Однажды Зот Федорович попросил Дуню прибраться у него в квартире, а когда она пришла за расчетом, он неожиданно предложил ей поступить к нему в экономки. После умершей жены у смотрителя остался трехлетний сын, Демушка, за которым нужен был женский уход.
— Не смей, Дуняха, — предупредила моя мать. — Никчемный он человек, изведет тебя. Да и сама избалуешься на легких хлебах. Ремесло забудешь. И думать даже не моги! Согласишься — на глаза не приму.
Дуня отказалась. Но тут неожиданно нагрянула беда. Из деревни пришло отчаянное письмо. За недоимки у матери Дуни описали избенку. Надо было выручать. И Дуне поневоле пришлось идти в экономки к кривому Зоту Федоровичу. Он обещал ее снова устроить на работу, если она согласится пожить у него и присмотреть за сиротой.
Мать сдержала свое слово, и Дуня перестала бывать у нас. Когда кто-либо из соседей заговаривал о Дуне, мать молчала и хмурилась. На уговоры дяди Никифора и отца она долго не сдавалась и уступила только после моих слез.
Дуня Черная
На другой день, едва на востоке посветлело небо, мы с матерью вышли из барака. Еще с вечера мать приготовила для подарка большой моток кружев.
Утро росное и тихое. Мы идем по обочине дороги. Там, где я ступаю, в густой траве остается темная цепочка следов. Чтобы попасть в Слободку к Дуне Черной, нужно пройти через всю Глухаревку на другой конец села.
Сегодня воскресение, на улице пока безлюдно. Перед церковью мать останавливается и долго крестится. Сворачиваем в проулок и идем мимо ткацкой. По случаю праздника широкие фабричные ворота наглухо закрыты.
— Мамка, пойдем лесом, — прошу я и, чувствуя слабое колебание материнской руки, тяну ее к сосновому бору.
В лесу мать замедляет шаг и идет торжественно, не спеша. На ней шерстяное, кубового цвета платье. Светлые волосы гладко зачесаны, и кажется, что тяжелый узел зашпиленных кос оттягивает голову назад. Хотя мать недовольно поджимает губы, выражение ее лица праздничное. В лесу ей приходится бывать редко.
На мне вместо будничного короткого платьишка — новое, длинное, с густыми оборками. Когда сквозь деревья на меня падает солнечный свет, цветы на платье вдруг оживают, загораются. Кудри мои туго забраны за уши и связаны красной ленточкой.