Марсель Паньоль
ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ АВТОРА [112]
Marcel Pagnol
DE L'ACADEMIE, FRANCHISE
SOUVENIRS D'ENFANCE Julliard, 1977
Главы из книги «Воспоминания детства
Пер. с франц. Н. Гнединой;
М.: Дет. лит., 1980.-352 с, ил
ДОПОЛНЕННОЕ ПЕРЕИЗДАНИЕ
СЛАВА МОЕГО ОТЦА
Памяти моих родных
Теплым апрельским вечером я возвращался из школы домой с отцом и братишкой Полем. Это было в среду — в чудеснейший день недели, потому что ничего нет лучше кануна чудесного завтра [1]. Шагая по тротуару улицы Тиволи, отец сказал:
— Малыш, завтра утром ты мне понадобишься.
— Зачем?
— Увидишь. Это сюрприз.
— А я? Я тоже понадоблюсь? — ревниво спросил Поль.
— Разумеется. Только Марсель пойдет со мною, а ты будешь дома смотреть, как уборщица подметает погреб. Это очень важно.
— Вообще-то, — ответил Поль, — я боюсь ходить в погреб, но с уборщицей не побоюсь.
Наутро, часам к восьми, отец пропел зорю и сдернул с меня одеяло.
— Ты должен быть готов через полчаса. Я иду бриться.
Я протер глаза, потянулся я встал.
А Поль накрылся простыней, и из-под нее выглядывал лишь золотой завиток на кудрявой макушке.
Четверг повелось считать «банным днем», и моя мама все эти правила принимала совершенно всерьез.
Первым делом я с ног до головы оделся, потом разыграл комедию умывания, точнее говоря — исполнил сотворенную мною еще тогда, за двадцать лет до появления шумовиков на радио, симфонию шумов, которая должна была всех уверить, что я навожу на себя чистоту.
Сначала я открыл кран над раковиной, хитроумно оставив его чуть привернутым, чтобы захрипели трубы, — таким манером я давал знать родителям, что приступил к умыванию.
Вода бурлила, струясь в слив, а я наблюдал, держась на почтительном расстоянии.
Минут через пять я резко завернул кран, и он возвестил о своем закрытии мощным толчком труб, сотрясая перегородку.
Я выждал и причесался. Затем побренчал по каменному полу цинковым тазиком и снова открыл кран, но медленно, отвертывая его потихоньку. Кран зашипел, замяукал и опять, захлебываясь, захрипел. Я дал воде литься целую минуту — ровно столько, сколько нужно, чтобы прочитать страничку «Стальных ног» [2]. И аккурат в ту самую секунду, когда Крокиньоль, подставив ножку сыщику, пустился наутек, над примечанием «продолжение следует», я опять резко завернул кран.
Успех был полный: получилась двойная детонация, от которой задрожала труба.
Потом еще пинок в цинковый таз, и я закончил в положенный срок почти взаправдашнюю процедуру омовения, обойдясь без капли воды.
Я застал отца за обеденным столом. Он считал деньги, а мама, сидя напротив него, пила кофе. Ее черные с синим отливом косы свешивались за спинкою стула до самого пола. Мой кофе с молоком был уже налит. Мама спросила:
— Ноги вымыл?
Зная, какое большое значение придает она этому нестоящему делу (не пойму, право, зачем мыть ноги, раз их не видно), я твердо ответил:
— Вымыл. Обе.
— Ногти постриг?
Мне подумалось, что если я хоть однажды признаюсь в своей оплошности, то сойдет за правду все остальное.
— Нет, — ответил я, — не пришло в голову. Но я стриг ногти в воскресенье.
— Ладно, — сказала мать.
Она, по— видимому, удовлетворилась этим. Я тоже. Пока я ел бутерброды, отец говорил:
— Ты ведь еще не знаешь, куда мы идем. Так вот: маме надо пожить на свежем воздухе. Поэтому я снял — пополам с дядей Жюлем — виллу за городом, среди холмов; там, на холмогорье, мы и проведем летние каникулы.
Я пришел в восторг:
— А где эта вилла?
— Далеко отсюда, в сосновом бору.
— Очень далеко?
— О да, — сказала мама. — Сначала надо ехать трамваем, а потом несколько часов идти пешком.
— Значит, это совсем дикое место?
— Порядком, — ответил отец. — Это на самом краю пустынной гариги [3], которая тянется от Обани [4] до Экса [5]. Прямо-таки пустыня!
Тут прибежал Поль, босиком — он очень торопился узнать, что происходит, — и спросил:
— А верблюды там есть?
— Нет, верблюды там не водятся.
— А носороги?
— Носорогов не видал.
Я бы тоже задал еще уйму вопросов, но мама сказала:
— Ешь!
И мама подтолкнула мою руку ко рту, потому что я так и застыл с бутербродом в руке. Затем приказала Полю:
— Ступай надень домашние туфли не то опять схватишь ангину. Ну-ка бегом обратно!
И Поль пустился бегом обратно. Я спросил:
— Значит, ты сегодня повезешь меня туда, на холмогорье?
— Нет, — ответил отец. — Нет еще, Вилла эта совсем без мебели, ее нужно сперва обставить. Да только новая мебель стоит очень дорого, вот мы и пойдем сегодня в лавку старьевщика на улицу Катр-Шмен.
У отца была страсть покупать всякое старье у торговцев подержанными вещами.
Каждый месяц, получив в мэрии [6] свой учительский «оклад», он приносил домой разные диковинки: рваный намордник (50 сантимов), затупленный циркуль-делитель с отломанным кончиком (1 франк 50 сантимов), смычок от контрабаса (1 франк), хирургическую пилу (2 франка), морскую подзорную трубу, через которую все было видно шиворот-навыворот (3 франка), нож для скальпирования (2 франка), охотничий рог, немного сплюснутый, с мундштуком от тромбона (3 франка), не говоря уж о других загадочных вещах — назначение их осталось навеки неизвестным, и мы натыкались на них во всех углах дома.
Эти ежемесячные приобретения были для нас с Полем настоящим праздником. Но мама не разделяла нашего восторга. В недоумении разглядывала она лук с островов Фиджи или «точный» высотомер, стрелка которого, однажды поднявшись до цифры на шкале, указывающей 4000 метров (то ли при восхождении владельца высотомера на Монблан, то ли при его падении с лестницы), раз навсегда отказалась оттуда спускаться.
Мама твердо говорила: «Главное — чтобы дети к этому не прикасались!»