Коська свистнул:
— А Лука Прокофьич работает, да? А он, значит, не хозяин?
Соня не знала, что сказать.
— А такие слова, как ты сказала, — это только забастовщики говорят, — продолжала Тая. — А их за это в тюрьму сажают. Вот и всё.
— Вот и всё, — повторила Настя.
Соня молчала. Мысли роились у нее в голове. Если за такие слова сажают, то как же мог это говорить Никита Гаврилович? А может, потому и мама всегда сердится на отца, если он что-нибудь не так говорит?
— А ты почем знаешь? — спросила она Таю.
— Вот еще! У нашего папы на работе был такой человек. Тоже приходит к рабочим и говорит: «Вы хозяева!» А наш папа пошел в полицию да заявил. Вот и всё. И забрали. Очень просто. Это забастовщик был. Вот и тебя заберут!
— Давайте играть! — сказала Настя Семенова. — В салочки!
— Давайте! — закричала Оля. — Пойдемте к тетенькам! В краски будем играть! В круг!
— К каким тетенькам? — удивилась Тая.
— К тетенькам-прачкам, — объяснила Лизка. — Мы всегда там играем.
— Фу! К прачкам! — сказала Тая и сморщила нос. — Зачем? Мы будем здесь играть. Под кленом. Становитесь — я считаю!
Все встали в круг, и Тая стала считать:
Соня пришла домой с непонятной тяжестью на сердце. Что-то нарушилось в жизни. Чужие люди вошли в их двор и стали хозяевами. Сразу стали хозяевами, а они, здешние, все делают только так, как хотят эти чужие белокурые девочки… И тетенек обидели сегодня. Тетеньки вышли после обеда посидеть на лавочке, а ребятишки не пришли к ним играть. Играли на другом дворе, под кленом… И Соня тоже. И как-то невесело было играть. Оля поддавалась и Тае и Насте. Коська осалил Настю, а она обиделась, надулась, сказала, что он ее ударил. Еле уговорили. И тогда уж никто ее не салил — боялись, чтобы опять не обиделась.
В сумерки ребята снова собрались во дворе. Пришел и Сенька-Хромой. Неожиданно прибежал Лук-Зеленый — как всегда, чумазый и нечесаный. Соня увидела, что все ребята вышли гулять, обрадовалась. Вот сейчас затеют игру, побегают, подурачатся!
— К тетенькам! — сказала Соня. — Пойдемте к тетенькам!
— Пошли!
Сенька, хромая, побежал вперед. Лук-Зеленый помчался за ним скачками.
Но Тая остановилась:
— Ни к каким я прачкам не пойду, здесь лучше, под кленом.
— А я — к тетенькам, — сказала Соня, — там лучше.
И она побежала в тот закоулок двора, где прачки днем вешали белье, а по вечерам сидели на лавочке, под тополями.
На лавочке никого не было — тетеньки еще ужинали. Соня оглянулась — она оказалась одна. Никто из ребят не пошел с ней, даже Лизка. Лизка сначала побежала за Соней, но остановилась и осталась со всеми, с Таей…
Куры уже забрались в сарай. Слышно было, как они, тихонько переговариваясь, усаживались на насестах. У тетенек в их полуподвале неярко светился огонь. Чуть-чуть шелестели над головой тополя потемневшей в сумерках листвой. Соня одна сидела на узкой деревянной лавочке. Из-за флигеля доносились голоса — ребята играли в прятки. Соне казалось, что она теперь осталась одна на всю жизнь. Тая больше никогда не примет ее играть, а ребята не будут с ней водиться. Подруги — Лизка, Оля, — с которыми она выросла, стали вдруг чужими.
Может, пойти туда и попроситься играть? Ну, нет! Этого Соня не могла. Почему она должна просить Таю? У них на дворе никогда никто не оставался один, они всегда были вместе. Как же это случилось сегодня, что Соня осталась одна? Ей было так обидно, что сердце просто щемило.
Но вот вышли и тетеньки. Домна Демьяновна, в своем чистом голубом фартуке, гладко причесанная, с водянисто-светлыми глазами, толстая и, как всегда, печальная, вышла первой. Она уселась, вздохнула — то ли от усталости, то ли от той печали, которую всегда носила в душе.
— Что это сегодня ты одна? — сказала она. — Где же ребятишки?
— Они там играют, — ответила Соня, опустив глаза.
Вышла, тяжело ступая уродливыми, больными ногами, Анна Михайловна. Она приподняла свои густые черные брови, повела бархатными синими глазами:
— Что это пусто как?
Она тоже села на лавочку. Соня молча прижалась к ней; это было любимое место — около Анны Михайловны.
— Да вот, слышишь, на том дворе играют, — ответила Домна Демьяновна. — Господа приехали, с прачками знаться не хотят.
Соня сидела молча, прижавшись к Анне Михайловне. Хоть и сидела она рядом с любимой тетенькой на том самом месте, которое еще вчера ребята брали с бою, ей было грустно. Вышла чернобровая Паня, уселась на порожек. Тоже удивилась: