— Ну, приди домой, лодырь, приди! — ворчал он. — Всыплю горячих, приди-ка!
А ребятишки, сбившись в кучу, глядели ему вслед и хихикали. Ничего Сеньке не будет. Отец скажет:
«Откуда ты взялся?» А Сенька возьмет да и обидится: «Да что ты еще, папаня! Я и не уходил никуда. Это ты зачем-то на улицу бегал, а я сижу на месте».
Дело с цыплятами прогорело. Теперь надо ждать, когда Сеньку пустят гулять — без него к «его» цыплятам и подходить не стоило.
Скоро позвали домой и Шуру. Шурина мама не любила надолго отпускать ее во двор. Соня ждала, что Шура позовет ее к себе играть, но этого не случилось. К ним пришли гости — Шурина тетка со своими двумя сыновьями. Мальчики прошли по двору такие чистенькие, причесанные на косой пробор, в матросских костюмчиках, в начищенных башмаках. Младший держался за руку матери, а старший, с озорными глазами, незаметно отстал от матери и наподдал носком башмака небольшой острый камень, чтобы попасть в кого-нибудь. Он попал Соне по ноге, засмеялся и убежал. Соня молча потерла ногу.
«Пойду к Лизке, — решила она, — позову гулять».
Соня подошла к калитке, выглянула на улицу — нет ли каких собак или чужих мальчишек или какого нищего с сумой, которые уводят маленьких ребят… Но на улице было тихо, сонно и совсем безлюдно.
Стеклянная дверь, покрытая застаревшей пылью и заляпанная засохшими брызгами грязи, тускло, с тяжелой скукой смотрела на улицу. С той же скукой, которой нет и не будет конца, смотрели на белый свет забрызганные и пропыленные окна.
Соня робко открыла дверь. Она боялась Лизкиного отца, ей не хотелось идти сюда. Но надо же позвать Лизку посмотреть на цыпляток!
Дверь с легким визгом пропустила Соню. После яркой, солнечной улицы Соня сразу утонула в сумраке и духоте. Окна здесь никогда не открывались.
Лизкин отец чуть приподнял свою черную нечесаную голову, сверкнул на Соню мрачными глазами, но, словно и не увидев никого, продолжал пристукивать по подошве сапога, который чинил. А мастер даже и головы не поднял — Соня видела только его спину, да небритый затылок, да рубаху, выгоревшую на плечах. За дальним концом верстака сидел и смолил дратву Лук-Зеленый. Как всегда чумазый и косматый, с зеленовато-бледным лицом, он взглянул на Соню, и Соня увидела, что глаза у него сильно заплаканы. Хозяин сегодня в плохом настроении — и всем, видно, сегодня здесь плохо. Соня почувствовала это, едва перешагнув через порог, — почувствовала тоску, которая томила этих людей, злобу и страх, от которых здесь было нечем дышать. Лук-Зеленый улыбнулся было ей, скорчил смешную рожу, но тотчас в него полетела деревянная колодка:
— Пооскаляйся у меня!
От хриплого голоса хозяина еще глуше стало в мастерской. Лук-Зеленый снова опустил голову.
Соня испуганно оглянулась. Где же Лизка? Или ее нет дома?
На кровати, закутавшись в рваный черный платок, неподвижно сидела Лизкина мать. Она смотрела куда-то сквозь запыленные окна, словно ничего не видела и не слышала. Лизка притулилась на скамеечке около кровати. Она только что завертывала в тряпочку свою облезлую куклу, но, увидев Соню, молча и торопливо замахала рукой, подзывая ее к себе.
Соня подошла и села с ней на скамеечку. Мать даже не оглянулась на них.
— Ты чего? — прошептала Лизка в самое ухо Сони.
Соня пригнула к себе ее голову и тоже прошептала ей в самое ухо:
— У тетеньки-прачки курица цыплят вывела! Сенькина хохлатая!
— Ой… — прохрипела Лизка, но тут же, оглянувшись на отца, зажала рукой рот.
Соня потянула ее за рукав:
— Пойдем?
Лизка взглянула на мать, потом на отца, потом снова на мать:
— Ма… можно я…
— Сиди! — шепотом приказала мать, сердито взглянув на Лизку.
Она поежилась, плотней закуталась в свой рваный платок и снова уставилась в окно.
Все будто чего-то ждали. Что-то должно было случиться. Так вот сидеть и молчать, притаившись, было очень трудно. Но все молчали и ждали чего-то в душной тоске.
И вдруг все взорвалось. Хозяин поднял голову, огляделся своими сверкающими черными глазами, будто никого не узнавая. Мать съежилась, словно стараясь, чтобы он ее не заметил. Но он уставил на нее глаза, долго смотрел неподвижным взглядом.
— Сидишь! — внезапно закричал он. — Почему обед не варишь?
— Сам знаешь, — ответила мать, по-прежнему глядя в окно.
Лизка задрожала и прижалась к кровати. Соня прижалась к Лизке и со страху не знала, что делать.
— Я знаю! — еще громче закричал отец. — Что я знаю? Ну? Что я знаю?
— Знаешь, что денег нету.
— Ах, денег нету! А где я их возьму? Не наковал я еще тебе денег! Не наковал!