Он встал, держа в руках тяжелый сапог с грубой подметкой. Сапожник был худой, костлявый, хлипкий и в то же время страшный.
— Уйди с глаз моих! — как бешеный захрипел он к, размахнувшись, бросил сапог в голову матери.
Мать наклонилась, сапог ударился о стенку и шлепнулся на постель.
— Не могу я, не могу, не могу! — завыл хозяин и затряс кулаками, будто от какой-то невыносимой боли. — Не могу я, не могу!..
— Пойдем, хозяин, — сказал мастер и встал. Он сложил починенную пару светлых женских туфель, завернул их в газету и взялся за картуз.
— К чертям собачьим все! — опять не то застонал, не то заплакал Лизкин отец. И начал со злостью расшвыривать ногой кучу старых сапог, туфель и ботинок, которые лежали около верстака.
Соня уткнулась лицом в Лизкину спину и боялась вздохнуть.
— Мам, они пропьют туфли, — прошептала Лизка. — Мам…
Но мать, будто ничего не слыша, не отвечала ей.
— Пойдем, хозяин! — повторил мастер.
Он нахлобучил хозяину на голову картуз, взял под мышку туфли. И они оба, ни на кого не глядя, ушли, хлопнув дверью так, что задребезжали стекла.
И сразу все изменилось. Лук-Зеленый поднял голову, улыбнулся и весело подмигнул девчонкам своим припухшим заплаканным глазом. Такой уж он был неунывающий парень!
Мать тоже встрепенулась. Она встала, сбросила с плеч платок, распахнула дверь на улицу. Жаркое дыхание раскаленной булыжной мостовой медленно вошло в комнату. И словно еще сильнее запахло старой обувью и варом и еще безобразней выглянули на свет грязные стены с голубоватыми порванными обоями.
Соня поднялась и перевела дух. Она поглядела на Лизку. Лизка сумрачно теребила свою куклу и часто-часто моргала белесыми ресницами.
Мать подошла к зеркалу, распустила свои длинные такие же, как у Лизки, белесые волосы и стала причесываться. Женщина глядела в зеркало, а Соня глядела на нее. Какая-то она вся словно запыленная, и брови у нее бесцветные, и ресницы бесцветные. Никакой краски нет у нее в лице — и румянца нет, и губы бледные. И Соне вдруг отчетливо представилось, что Лизкина мать очень похожа на белесую моль…
Мать причесалась, надела белую кофточку. Достала из сумочки несколько медяков и швырнула на верстак:
— Поди сходи к Подтягину. Купи там чего-нибудь — поесть Лизке дай.
И, больше ни на кого не оглянувшись, вышла на улицу. Лизка быстро подбежала к верстаку.
— Купи стюдню, а? — попросила она Ваню-Лука. — И хлеба побольше. Ладно?
А Лук уже отбросил вар и дратву, схватил деньги и устремился к двери.
— Ладно! — весело крикнул он в ответ. — Целую ковригу принесу — наедимся! Огурцов прихвачу!
И парень исчез за дверью.
Улица, сонная, жаркая, пыльная, безмолвно смотрела в комнату. Редкие прохожие, идя мимо двери, заглядывали в нее.
— А цыпляток пойдешь смотреть? — спросила Соня.
— Пойду. Только не сейчас. Сейчас Ванька стюдню принесет. Очень есть хочется…
Соня уже подумала, что пора ей отсюда уходить. Тянуло вон из этой духоты и мрака.
Но Лизка остановила ее:
— Давай туфли примерять?
Соня опасливо покосилась на дверь.
— Думаешь — наши придут? Как же! — сказала Лизка и тряхнула белесыми космами. — Они теперь до ночи не придут. А может, и до утра. Их теперь вихрем закружило.
— Каким вихрем? — удивилась Соня.
Но Лизка и сама не знала — каким.
— Это они так друг на друга говорят: «Чтоб тебя вихрем закрутило! Да лучше пусть тебя закрутит!» Вот их и крутит этот вихрь.
Соня задумалась. Ей представилось, как где-то, по чужой незнакомой улице, несется вихрь, а в этом вихре несутся и кружатся сапожник со своим мастером. А другой вихрь, где-то за Екатерининским парком, несет и кружит Лизкину мать и треплет ее длинные белесые, как пыль, волосы…
— Гляди-ка! — крикнула Лизка.
Она сунула ноги в чьи-то желтые туфли, принесенные для починки, и пошла по комнате. Высокие каблуки звонко хлопали по дощатому полу.
Соня тоже подбежала к куче обуви, выбрала себе пару туфель на высоких каблуках и надела. Соня и Лизка ходили по комнате друг перед другом, туфли хлопали на ногах. Но было очень интересно ходить, чувствуя под ногой такие высокие каблуки. Походив в одних туфлях, они отыскивали другие и опять ходили взад и вперед, изображая барынь на высоких каблуках.
Потом прибежал Лук-Зеленый со студнем в бумажке, с огурцами и ковригой хлеба. Лизка поспешно стряхнула с ног туфли.
— А Подтяжка-то опять хотел обсчитать! — весело рассказал Лук. — Дал огурцов на две копейки, а считает три. А я говорю: «Меня не обманешь! Ты богатых обманывай, которые считать не умеют». Ишь какой — и дом у него и лавка, а за копейкой и то тянется! Ну да уж я не таковский!