Лидия Андреевна держит в руках солдатский треугольник с номером полевой почты. Это уже из сорок третьего года: «За письмо искренне благодарен тебе, Лида. Шлю тебе пламенный привет и горячий поцелуй. Узнал из твоего письма, что померла дочь Нина Андреевна… Даже слезы выступили на глазах, такая маленькая девочка и вдруг померла. Из дому сообщали, что Нина лежит в больнице… больше писем не получал. Ну что делать, приходится мириться и с этим положением. Правда и тяжело. Но перенесем. Немного о себе. Жив, здоров. Все продолжаем воевать… Представлен к награде — ордену Красного Знамени, но пока еще не получил, имею только значок гвардейский… Фотографию надо на партийный билет, как будет, и вам вышлю… Мы будем все дальше и дальше на запад гнать немца и уничтожать, а вы отлично заканчивайте школу… С горячим приветом к вам, Лида, ваш папа…»
Молча подержала в руках Лидия Андреевна следующую бумагу, руки, словно почувствовав исходящий от нее холод, чуть дрогнули: «Гвардии младший командир Ваганов Андрей Тарасович был ранен под Сталинградом и умер от ран в Николаевской области, покоится в станице Залесье, вторые братские могилы».
Память у каждого своя…
Я не хочу судьбу иную…
Люди старшего поколения, ветераны мотоциклетного завода хорошо знают Маргариту Васильевну Постникову — небольшого роста, с тихим голосом, худенькую, как девушка-подросток, и на первый взгляд незаметную женщину. Действительно, только на первый взгляд: десять лет подряд, как только вышла на заслуженный отдых, избирают ее ветераны в свой совет, в партбюро жилищно-коммунального отдела.
И так было всегда, всю ее сознательную жизнь. Люди доверяли ей и верили в нее. Она относится к той когорте людей, для которых главное — быть полезными.
Она поступила на завод в марте 1942 года чертежницей, а уже в октябре перешла на сборку моторов. Сборочный конвейер тех лет не сравнишь с нынешним, хотя и этот далек от совершенства. Готовые двигатели приходилось снимать вручную — брали вдвоем за цилиндры и ставили на пол. А главная рабочая сила — семнадцатилетние девчонки, такие как Гутя Зырянова (Перцева), Раиса Дубских и сама Маргарита. Рабочий день 12–16 часов — до тех пор, пока не сделаешь дневное задание. Холод в цехе, голодные обмороки, выходной день — один раз в месяц, отпусков не было, последние дни месяца — на казарменном положении: пока нет деталей на конвейере, можно поспать в техчасти на столе или сидя у железной печки, появятся детали — мастер разбудит.
А чаще во время вынужденных простоев — другая работа: впрягались в сани по 5–6 человек и «ехали» на гавань, грузили бревна и везли через весь город.
Девчонкам-сборщицам осенью дали задание: каждой принести по 120 килограммов опилок для утепления сарая во дворе, где была испытательная станция. Принесешь больше 130 — дадут талон на кашу и на кусок хлеба. Когда у Маргариты скапливалось несколько таких талонов, она относила их детдомовским девчонкам, хотя сама мало чем от них отличалась, лишь годков чуть-чуть больше, да дом свой есть, где родной человек — старшая сестра, которая была для нее мамой и папой: родителей-то давно уже не было, отца с трех лет, а матери с двенадцати.
Не перестаю удивляться, откуда в Маргарите, в ее маленьких руках брались силы, чтобы таскать мотоциклетные двигатели, бревна, мешки с опилками, петь песни, печь лепешки из картофельных очистков и бегать в театр в единственном ситцевом платьице, а чуть позднее — учиться по вечерам в техникуме?!
Слышал ли кто-нибудь от нее хоть один раз жалобу и тогда, и сейчас?!
Почему, вступив в КПСС в 1945 году, в трудное для страны время, не вышла из ее рядов в нынешнее, тоже не очень простое время, как, к сожалению, это сделали многие, очень многие…
В 1945 году перевели Маргариту Васильевну технологом, за плечами всего десять классов и один курс техникума. Работа сложнейшая — начался переезд в новый моторный корпус.
После окончания техникума в 1952 году связала свою судьбу с энергетической службой завода. Как оказалось, навсегда. Первая конструкторская работа Маргариты Васильевны — автоматическая углеподача в котельной, а несколько позднее — приспособление для золоудаления. Есть немалая доля ее труда в монтаже компрессорной и кислородной станций, в решении вопросов сантехники в современном моторном корпусе при его строительстве.
Помните, в фильме «Весна на Заречной улице» звучали слова песни, которые характеризуют внутренний мир человека, преданного своей работе: «…Я не хочу судьбу иную, мне ни на что не променять ту заводскую проходную, что в люди вывела меня…».
Сможем ли мы, нынешние, а потом и наши дети, выйти из трудного времени, сохранив душевную теплоту, доброжелательность, нисколько не ожесточившись от невзгод и неприятностей, как это смогли они, пережившие войну?
Хочется верить, сможем, так как живы еще девчонки и мальчишки военного времени, пример самоотверженности которых — перед нами.
И был общий день рождения…
Слушаю плавную речь Полины Михайловны Лобановой и не могу сдержать слез… В ее рассказе не смею изменить ни одного слова — очень важно сохранить ее ощущения.
«Родилась я в деревне Чувашевой Байкаловского района. Родители были крестьяне, а нас, детей, четверо. В самые голодные тридцатые годы один из малышей умер, и поэтому решили завербоваться на стройку, убежать из деревни. Время-то для всей страны нелегкое. Помыкались-помыкались, но через несколько лет вернулись в родные места. Приехали в Чувашеву, а дом наш уже растащен на дрова, соседей нет, кто от голода умер, кто уехал. Вот тогда семья переехала в Ляпуново, папа сумел найти работу, а я отправилась учиться в Ирбит, поступила в педагогическое училище. После первого курса лучших учеников повезли в Москву. По возвращении все свои эмоции выплеснула в рассказе ”Мои впечатления о Москве” и отправила в газету, мама тоже написала, только название было другое: ”Спасибо великому Сталину…”.
На каникулы приехала в село, иду, а люди все здороваются, кланяются, старики шапки снимают. В чем, думаю, дело? Оказывается, узнали, что я из Москвы приехала. Все спрашивали: ”A правда, что в Москве под землей ходят?” Пришлось предложить им собраться всем вместе. Рассказала. То ли я неплохой рассказчицей оказалась, то ли по другой какой причине, подошел завуч школы и пригласил работать учителем биологии. Через два года не оказалось учителя в другой школе, опять не смогла отказаться, а потом в родную позвали… Опять поработала, но все-таки поехала в Ирбит, доучиваться. По окончании педагогического училища в 1942 году получила направление в Верхотурье — работала в районном отделе образования методистом по дошкольному воспитанию.
К нам привезли детей дошкольного возраста из блокадного Ленинграда. Поместили их в санаторный детский сад. Это были живые трупики со впалыми щечками, без всяких эмоций, почти без движения. У некоторых совершенно не было волос. Современному поколению, наверное, покажется сказкой то, о чем я сейчас расскажу. Коллектив детского сада, забыв о собственных семьях, трудился сутками, стараясь спасти малышей. Родители местных ребятишек после работы приходили в садик, чтобы уборку сделать, заменить нянечек, которые сутками не отходили от детских кроваток. Сколотили бригаду добровольцев в поход за ягодами. Старожилы притащили лапти-болотоходы, научили нас их надевать. Нашлись два проводника, знающие ягодные места и умеющие ходить по болотам. Наши детки имели каждый день брусничный и клюквенный сок. Во многих семьях были козочки, у некоторых — коровы. Обделяя своих детей, несли парное молоко в детский сад. Постепенно наши малыши стали оживать. Прижмутся ласково к нянечке и прошепчут: ”Мама…”.