Оксана Аболина
Детство
Устал… Сейчас еще минут пятнадцать посижу — и пойду за Люськой в садик. Времени уже впритык. Есть хочется, тошнит с голодухи, черт! Все из-за этой девчонки, дуры набитой.
Ну что ж, сами виноваты. Мама первая виновата. С чего все началось? Пришла четыре месяца назад и сказала, что есть не хочет, на работе, дескать, обедала. День на работе, другой, третий, фиг я поверил, что она деньги на жратву в столовке тратит. Пристал на четвертый вечер, а она — ни в какую. «Тошнит, — говорит, — Боб, и все». Я сначала, олух, немного успокоился, думал, прибавления ждем. Мало ли, у них, у взрослых, своя жизнь, может, где мужика подцепила, все отец Люське нужен, а то она родного папашку, погань фашистскую, раз в год набегающего, дядей зовет, да за маму от него прячется. Вцепится в юбку и глазами от испуга хлопает. Я уж размечтался, думал: может, кооператор какой, деньги в доме появятся, не станет же мама еще одного оглоеда рожать на нашу голову без прикрытия. После сообразил: дурья твоя башка, какой кооператор за медсестру с ее окладом попрет. Им девки шикарные требуются, чтоб кольца да серьги, а мы, шантрапа нищая, кому нужны? Может, решил, порядочного какого нашла, да и порядочный, фиг с маслам, пойдет, где двое короткоштанников, себя бы, дай Бог, прокормить. В общем, терпел два месяца, опять пристал, а она мне: «Боб, я серьезно говорю, я — старая кочерыжка, мне ничего уже в этой жизни не надо, только чтоб тебя из армии живого встретить, да Люську успеть замуж спихнуть. За меня не беспокойся, я свою меру знаю, с голода не помру». Стоит, смотрит проникновенно, да слюни с голодухи сглатывает. Я покумекал-покумекал. «Ладно, — говорю, — у меня обед в школе бесплатный, а ты вообще ни черта не жрешь. Сама дистрофия, другим дистрофикам уколы делаешь для укрепления организма. Впрочем, там и жирные попадаются. И, в общем, так: ты женщина, тебе нормально питаться надо. Я сказал. Оставишь Люську сиротой — на том свете локти кусать будешь. А я переживу на столовке — мне этого по горло хватает». Она — мне: «Боб, не дури. У тебя организм растущий, тебе сейчас надо есть и есть, хоть что-то. И так я вам витамины с работы таскаю. Тебе мясо нужно, балбес, белки, кальций, зубы все к свадьбе потеряешь. И хватит, вообще, скорлупу от яиц свиньям выбрасывать, можно в кофемолке смолоть, и Люське в кашу, она не привередливая, съест». У меня аж сердце екнуло. Да, — думаю, — плохи наши дела, коли до такого дошло. А я ей еще хотел рассказать как Крылов на физре в голодный обморок свалился. У них, вообще, семья многодетная, папаша триста приносит, а мать с младшим сидит, так он свой бесплатный обед втихомолку по термосам прячет, есть такие термосы-кружки, как раз для наших блошиных обедов. Я так только хлеб таскал, пока вволю давали, а теперь… Сволочи! До чего людей довели… А Крыловы — сами дураки, нашли время плодиться. «В общем, — говорю, — ты как хочешь, а я тоже на диету сажусь». Она уж ругалась-ругалась, а что сделает? Мне-то пальто в куртку давно превратилось, и у Люськи сапоги с дырами на носках, черти, делать нормально даже для мелюзги разучились. Хоть бы бабка валенки из деравни прислала, так у них самих теперь нет, пишет. Так что, поджал я живот, сапоги Люське вытянули, а она, мерзавка, пигалица болотная, дистрофик, сопля четырехлетняя, выдала вчера: «Я есть не хочу, мы в садике и завтракали, и обедали, я лучше Катю (куклу, то бишь, любимую) покормлю». Ну, я заорал на нее, почище, чем папаша, сволочь начальская, мама, бедная, на кухню убежала, расплакалась, ничего, зато эта все съела, как миленькая, тарелку аж облизала, только ревела потом, стерва, три часа до икоты. Когда Люську уложили все-таки, мама сказала: «Боб, ты уже большой мальчик, давай договоримся, мне тут в поликлинике предложили в две смены работать. Я отказалась, а сейчас, думаю, надо. Придется тебе Люську из сада забирать. Я штопать буду, гладить, а стирку, да посуду, да магазины на тебя оставлю, благо, машина стиральная пашет, без проблем. Если осилим — суббота-воскресенье — ваши дни, хорошо?» Что делать? Хочешь жить — умей вертеться. Взял талоны (подтираться ими, что ли?), купил сегодня мяса, продал, пятерку выручил, Люське яблок купил, все витамины живые. Мама-то не разрешает, думает, секанут менты — ничего-ничего, их какое дело собачье, дармоеды чертовы, как возьмут, так и выпустят…
Ну, вот и бежать пора в садик. Устал после стирки. Ничего, до лета дотянем, а там я куда-нибудь на шабашку устроюсь. Переживем.
11 мая 1991