— Принëс?
— Нет — Неизмеримо тяжелое и чудовищно твердое нечто ударило мальчика в челюсть. Он не успел даже понять, что это было, в глазах резко потемнело, и он упал на землю. Придя в себя и коснувшись зубов той стороны лица, на которую пришелся удар, языком, мальчик понял, что одного не хватает, а еще двое шатаются. Прежде чем открыл глаза, он почувствовал еще один удар, на этот раз в живот, конечно, это была нога. Он почувствовал, как рот заполнила кровь. Слух, будто покидавший его, теперь вернулся и доносил до него звуки смеха настоящих шакалов, тех, что обитали в городской среде и кучковались вокруг тех, кто посильнее, выжидая пока они ослабнут. Его подняли за волосы, и тогда он наконец открыл глаза. Перед ним было красное пухлое лицо, выражавшее настолько тупую, бесхитростную злобу, что мальчик улыбнулся своей кровавой улыбкой, плюнул в эту рожу всем, что было у него во рту, а затем тело его сотряс пронзительный, по истине гомерический смех — он смеялся в лицо силе, калечившей его. Лицо старшего побагровело еще сильнее, и он стал бить мальчика, пока тот заливался своим страшным хохотом. В этом смехе гремел бунт против сути происходящего. Сам Бог Абсурда спустился на землю, чтобы разыграть этот кровавый фарс, шакалий смех уступил место Его оркестру, сливавшему два алеющих тела в одной дикой красной симфонии. Из этой схватки живым мог выйти только один, и молодость победила. Тело старшего доедало его компания. Мальчик, потерявший лицо, улыбался и смотрел.
Содеяно 1 июня.
31 Октября
Смеркалось, мальчик неспешно возвращался из школы домой. Уже превратившиеся в ледяные зеркала лужи, с приятным звуком трескались под его ногами и оставались позади, чего нельзя было сказать про сырость, словно наступавшую не только на пятки, но и на носки его школьных ботинок. Ленивый желтый свет из окон домов падал на дорогу перед мальчиком и подсвечивал фигуры двигающихся навстречу людей, будто порожденные этим светом, они не шли, а плыли, разрезая тьму.
Затуманенный и привыкший к тусклой панораме улицы глаз мальчика сперва не заметил изменений. Навстречу ему двигался кто-то то поистине огромный — настоящий колос среди тех, кто уже успел мелькнуть мимо него. Великан, как бы внимательно наблюдая за каждым движением мальчика, спешил повторить их и шёл ровно ему на встречу. Когда мальчик заметил его, между ними оставалось не более пяти шагов. Маленькое тельце остановилось, большое тоже не замедлило прекратить движение. Они стояли друг напротив друга как вкопанные, казалось, вместе с ними остановились и поток людей, и даже ветер. Мальчик, не сумевший распознать ни черт лица, ни цвета и формы одежды незнакомца, будто бы представлявшего собой чернильное пятно, попытался отойти в сторону, однако гигант вильнул за ним. Странное чувство тревоги и непонимание охватило всë существо мальчика. Это не было похоже на страх — что-то иное.
— Кто вы такой? Как вас зовут? — ему почему-то особенно хотелось знать имя приставучего верзилы. В ответ последовала тишина. Мальчик двинулся вперед и встал прямо перед фигурой незнакомца. Теперь он увидел, что на месте лица у великана было что-то написано, но никак не мог разобрать надписи. Мальчик рассердился и решил толкнуть этого непонятного чудака, но он увернулся и мальчик рухнул на землю. Поднявшись, парень снова двинулся на своего визави, однако тот очень ловко отступал. Мальчик снова остановился, словно тень за ним повторил великан. Решив наконец, что скоро этот тип сам отстанет от него, мальчик в компании молчаливого безмолвия своего спутника и всë нарастающей тревоги двинулся домой.
Дойдя до своего подъезда, мальчик остановился в ожидании действий великана, но тот продолжал молча стоять в поле его зрения, расплываясь мутно-тëмной точкой в зрачке глаза. Смирившись с его присутствием и немного успокоившись, мальчик зашел домой.
Родителей не оказалось дома и, раздевшись вместе с темным силуэтом, он направился в свою комнату. Мальчик выключил свет и лег в постель, силуэт приблизился к кровати и мальчик наконец-то разобрал надпись «Зачем?»
Это случилось 31 октября.
7 января
Осточертевшая ему книга басен Крылова лежала на тумбочке. Мальчик лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку. За окном лежал покрывавший собой всё видимое из него пространство улицы девственно — белый снег. Каждый элемент этой цепочки как будто занимался одним и тем же — лежал и проникался бессильной злобой к другому. Как мальчик не пытался овладеть «Вороной и лисой» та не поддавалась. Весь день он не мог выйти из дома и всё из — за треклятой басни: «Пока не выучишь — на улицу не ногой!». За окном мерно падали белые хлопья, чем то похожие на песок в часах, сейчас, однако, никак не причастный к замёрзшему, остановившему свой ход в этой небольшой комнате, времени.1 Чем дольше он лежал, тем крепче Морфей забирал его в свои крепкие, дарующие покой и сладость забвения объятия.