Более тонкая сторона его юмора - которая была всегда усложненной и запутанной - выражалась им самим очень различно. Ранним летом несколько человек, для собственного развлечения, исследовали подвалы главного здания и натолкнулись на туннель. Пройдя по нему почти полмили, мы удержались от попытки найти его конец из-за крыс, паутины, плесневой сырости и полной темноты. Был слух, что, так как Приэре был предположительно построен Луи XIV для мадам де Ментенон, это был тайный проход к Замку Фонтенбло. Гурджиев очень заинтересовался открытием этого туннеля и пошел осмотреть его сам.
Примерно через неделю после этого открытия он сказал мне, что у него есть важное дело для меня. Он довольно долго рассказывал о туннеле, а затем попросил меня взять бутылку обыкновенного красного вина, которое он пил за едой и которое покупали в то время по цене около 8 центов за литр, открыть ее, вылить из нее половину, а затем дополнить бутылку шипучей приэрской водой. Затем я должен был вновь закрыть бутылку пробкой, запечатать ее сургучом, измазать ее песком и паутиной - "замечательная паутина для этой цели есть в туннеле" - и принести ее ему, когда он потребует.
Я должно быть выглядел озадаченным, и он продолжал, объяснив, что на следующей неделе его должны были посетить два известных гостя. Это вино приготовлялось специально для них. Он сказал мне, что, когда он попросит "одну из бутылок особого старого вина", я должен буду принести эту бутылку со штопором и двумя стаканами. Он все время улыбался в течение этой инструкции, а я не старался объяснить это, хотя знал, что он был "на высоте" - фраза, которую он часто использовал, когда затевал что-нибудь.
Два посетителя прибыли. Они были хорошо известны мне, в действительности они были хорошо известны каждому и автоматически вызывали восхищение и уважение, которое обычно соответствует "известным" людям, заслужили ли они его действительно или нет. Я провел посетителей - двоих женщин - в комнату Гурджиева, и затем ушел, ожидая звонка вызова поблизости (для меня было устроено два звонка - один на кухне и один в моей комнате). Когда я услышал ожидаемый звонок, я побежал в его комнату и получил приказание принести "особое старое, редкое вино, которое мы нашли во время недавнего проекта, раскапывая развалины первоначального монастыря". Это красочное преувеличение было основано на факте. Приэре был в XII веке монастырем, и там было несколько развалин, доказывавших это. Те развалины, конечно, никогда вовсе не имели туннеля от подвалов. Первоначальное монастырское здание было совсем на другом участке имения.
Я принес вино, как был проинструктирован, только с двумя стаканами; бутылка была полностью покрыта грязью, песком и паутиной и плюс - салфеткой, которой я держал ее - моей личной примесью элегантности. Прежде чем сказать мне открыть бутылку (он просто велел мне подождать несколько минут), он рассказал историю этого вина.
Он начал издалека и весьма неточно, объяснив, что Приэре основан в 900 году некоторым монашеским орденом, который, кроме всего прочего, как и все монастыри, готовил вино. "Это особые, очень смышленые монахи, подобных которым больше не существует на земле. С таким умом, - продолжал он, естественно, такие монахи делают также самое удивительное вино".
Затем он сказал, быстро и строго взглянув на меня, как будто, чтобы заглушить любую возможность смеха у меня: "У меня много проектов, все очень важные, в Приэре. Одним проектом этого года являются раскопки старых развалин". Затем он долго описывал количество людей и огромную энергию, вложенную в этот проект, и то, как удивительно мы натолкнулись на одиннадцать бутылок вина... Вина, которое было приготовлено теми самыми умными монахами. "Теперь возникла проблема для меня... кто достоин пить такое вино: вино, которого не существует больше нигде в мире, за исключением Приэре? Это вино слишком хорошо для меня. Я уже испортил желудок питьем арманьяка. Так что, я думаю, именно вы, леди, которые как стихийное бедствие посетили меня, достойны впервые попробовать это вино".
Затем он приказал мне открыть бутылку. Я завернул ее в салфетку, откупорил и налил немного "вина" в два стакана. Гурджиев наблюдал за мной с большой напряженностью, и, когда я подал его двум дамам, он направил свое равное напряженное внимание на обоих; он, казалось, сгорал от ожидания, не мог дождаться их реакции.
Дамы, которые производили должное впечатление и подходили к своим действиям, как к важному событию, осторожно подняли свои стаканы в его направлении и деликатно потянули. Гурджиев не мог сдержать себя. "Говорите! - приказал он им, - Каково на вкус это вино?"
Дамы, как будто превозмогая себя, на мгновение были не способны говорить. Наконец одна из них, с полузакрытыми глазами, прошептала, что оно было "великолепным"; другая добавила, что она никогда не пробовала ничего, что могло бы сравниться с ним.
Озадаченный и смущенный на их счет, я хотел уйти из комнаты, но Гурджиев остановил меня твердым жестом и указал, что я должен вновь наполнить их стаканы. Я оставался с ними до тех пор, пока они не кончили бутылку с продолжавшимися соответствующими восклицаниями восторга и экстаза. Затем он приказал мне убрать бутылку и стаканы, приготовить их комнаты - на том же этаже, что и его - одну комнату, в которой спал Наполеон, а другую, которую занимала когда-то королева - и дать ему знать, когда комнаты будут готовы.
Комнаты, конечно, были уже готовы тем утром, но я развел огонь в каминах, выждал подходящее время и затем вернулся к нему в комнату. Он велел мне отвести их в комнаты, а затем проинструктировал их, что они должны отдохнуть после опробования этого изумительного вина и должны приготовиться к вечернему банкету - большому банкету, который был подготовлен специально в их честь.
Когда я увидел его позже, одного, его единственное упоминание об эпизоде винопития было поздравлением меня за внешний вид бутылки. Я ответил ему значительным хитрым взглядом, как бы говоря, что я понимал, что он делал, и он сказал, скорее серьезно, но со слабой смеющейся улыбкой на лице: "По вашему взгляду я знаю, что вы уже вынесли приговор этим дамам; но помните, что я говорил вам прежде, что необходимо смотреть со всех сторон, со всех направлений, прежде чем составлять суждение. Не забывайте этого".
18.
Иногда я думал о Гурджиеве, как об искусном рыбаке или охотнике; случай с дамами и "знаменитое старое вино" было только одним из многих примеров, в которых он, по-моему, по крайней мере ставил ловушку или наживлял крючок, а затем с большим развлечением садился наблюдать жертву, обнаруживающей свои слабости, после того как ее поймали. Хотя я чувствовал элемент злобы в этом, спасительная сила, казалось, заключалась в факте, что, в большинстве случаев, "жертва" не сознавала того, что случилось. Временами мне казалось, что этот вид "игры" с людьми был буквально не более, чем развлечением для него, чем-то, что избавляло его ум от непрерывного напряжения, в котором он работал. Когда он говорил о таких переживаниях, он часто упоминал о них, как о "показывании пустоты", которое я не находил особенным искусством, так как "снижение цены" часто не замечалось самой мишенью.
С течением времени Гурджиев приобрел множество репутаций, в том числе репутацию "целителя словом" или, несколько проще, "чудотворца". Возможно, именно поэтому он часто изо дня в день консультировал по поводу "жизненных" или "земных" проблем, несмотря на то, что часто повторял, что его ум никогда не должен заниматься решением таких проблем. Тем не менее, несмотря на предостережения, очень многие люди настойчиво требовали его консультаций именно по таким проблемам, которые казались мне удивительными, смущающими, обычно это усугублялось еще и тем, что люди, которые советовались с ним, обычно считались или по крайней мере сами считали себя интеллектуальными и умными людьми.
Я помню одну женщину, которая с большими расходами для себя (которые, возможно, не относятся к делу, так как у нее были деньги), совершила поездку из Америки в Приэре на одну неделю, чтобы проконсультироваться с ним по того рода проблеме, о которых он так часто заявлял, что они не были в сфере его деятельности. По прибытии она потребовала немедленного свидания, но ей сказали, что Гурджиев сможет увидеть ее только вечером и ненадолго. Ей выделили удобную комнату и через его секретаря известили, что она должна платить крупную сумму ежедневно за жилье. Ее также предупредили, что с нее будет дополнительно удержана большая сумма за "консультацию".