Поздно после обеда из своей поездки вернулся Гурджиев. Через некоторое время после его прибытия, когда он спросил обо мне, ему рассказали о моем состоянии, и он пришел в мою комнату осмотреть меня. Он снял бинт и припарку и сразу же отправил кого-то в местную аптеку. Принесли лекарство, тогда называвшееся "Вата-плазма", очевидно также какой-нибудь вид припарки, и Гурджиев велел развести огонь в моей комнате, на котором он мог бы нагреть воду, а затем приложил ее немедленно к зараженному колену и снова обернул промасленной тканью и забинтовал. Он настоял, чтобы ее прикладывали сразу, прямо из горячей воды, и я вспоминаю те прикладывания как мучительно болезненные. Тому, кто оставался на ночь в моей комнате, были даны инструкции прикладывать новые припарки примерно через каждые четыре часа, что и делали.
Во второй половине следующего дня мне стало намного лучше, и припарки при снятии были с черным, желатинообразным зараженным веществом. Вечером м-р Гурджиев снова пришел ко мне. Так как это была суббота, и в доме изучения должно было быть выступление, он настоял, чтобы я послушал его вместе со всеми, и велел своему племяннику отнести меня туда и обратно на закорках. Когда мы пришли в дом изучения, он посадил меня за небольшую перегородку, где я и сидел позади него во время выступления. Когда оно закончилось, меня отнесли назад в мою комнату. В лечении и средстве не было ничего очень эффектного, но Гурджиев сказал мне кое-что об этом, когда я снова встал на ноги.
Он велел мне показать ногу, на которой была еще небольшая повязка, и, когда он сказал, что она здорова, то спросил меня, помнил ли я то, что он сказал о Филосе, помогавшем мне опознавать его машину, когда он подъезжал к воротам Приэре. Я ответил, что конечно помню, и он сказал, что эти два факта - помощь собаки и заражение моего колена - имеют нечто общее. Они были доказательством зависимости человека от других созданий. "Собаку вы должны благодарить за то, что она помогает вам в небольшом деле; меня вы должны благодарить больше, чем ее, - возможно Вы обязаны мне жизнью. Они пробовали, когда меня не было, даже доктор, вылечить вашу ногу, но только сделали хуже. Когда я приехал, я вылечил ногу, потому что только я знаю об этом новом лекарстве, которое есть теперь во Франции. Я знаю о нем, потому что я интересовался всем, так как важно знать все необходимые для своей жизни вещи. Именно потому, что я знаю эту вещь, и потому, что я вернулся вовремя, вы теперь поправились. Вы здоровы".
Я сказал, что я понимаю это, и поблагодарил его за то, что он сделал. Он улыбнулся снисходительно и сказал, что невозможно отблагодарить за то, что он сделал для меня. "Нельзя отблагодарить за жизнь, невозможно дать достаточно благодарностей; также, возможно, придет время, когда вы захотите, чтобы я не спасал вам жизнь. Сейчас Вы молоды, вы рады не умирать - а то, что произошло очень серьезно, потому что Ваша болезнь весьма опасна - она может даже убить. Но, когда вы вырастете, вы не всегда будете любишь жизнь, и может быть, будете не благодарить меня, а проклинать потому, что я не допустил вашей смерти. Поэтому не благодарите теперь".
Затем он продолжал говорить, что жизнь это "обоюдоострый меч".
"В вашей стране вы думаете, что жизнь является только удовольствием. В вашей стране есть выражение "погоня за счастьем" - и это выражение показывает, что люди не понимают жизнь. Счастья нет, есть только другая сторона несчастья. Но в вашей стране, в большей части мира теперь, люди хотят только счастья. Важно и другое: страдание важно, потому что также является частью жизни, необходимой частью. Без страдания человек не может расти, но, когда вы страдаете, вы думаете только о себе, вы чувствуете только себя, не хотите страдать, потому что это создает вам чувство неудобства, создает в вас желание избавиться от того, что заставляет вас плохо себя чувствовать. Когда человек страдает, он чувствует только жалость к себе. Но в случае настоящего человека это не так. Настоящий человек также иногда чувствует счастье, настоящее счастье; но когда он также чувствует настоящее страдание, он не старается остановить его. Он принимает его, потому что он знает, что оно свойственно человеку. Нужно страдать, чтобы знать истину о себе; нужно учиться страдать с желанием. Когда страдание приходит к человеку, нужно страдать намеренно, нужно чувствовать всем существом; нужно хотеть такого страдания, чтобы оно помогло стать сознательным, помогло понимать.
У вас есть только физическое страдание, страдание тела из-за боли в ноге. Это страдание также помогает, если вы знаете, как использовать его для себя. Но это страдание как у животного, не столь значительное страдание. Другое страдание, страдание всем собой, является также возможностью понять, как зависеть от Природы, от других вещей, от всего, для помощи в жизни. Невозможно жить одному. Одиночество - не уединенность, которая является плохой вещью, - но одиночество может быть полезным для человека, самой необходимой в жизни вещью, но при этом необходимо научиться не жить в одиночку, потому что реальная жизнь зависит от других человеческих существ, а не только от себя. Сейчас вы еще мальчик, не можете понять, что я говорю но помните это; помните до тех пор, пока не поблагодарите меня за то, что я спас вам жизнь".
21.
Так как лето подходило к концу, многие из приехавших американцев готовились покинуть Приэре и, вероятно, не видеть его снова. Им было разрешено задержаться, хотя школа и была реорганизована, но ожидалось, что они не вернутся на следующий год. Снова было решено, к моему великому облегчению, что мы не вернемся в Америку в тот год, и я ожидал зимы, потому что м-р Гурджиев также не планировал уезжать. За исключением его случайных отсутствий, когда для него было необходимо уехать в Париж по делу, он был постоянно в Фонтенбло. Состояние его жены, как он и предсказывал, становилось все хуже, и мы стали ожидать ее близкую смерть.
За несколько месяцев, которые она провела в своей комнате, я видел ее только однажды, когда меня отправили в ее комнату по какому-то поручению м-ра Гурджиева. Изменения в ней потрясли и ужаснули меня. Она была невероятно худа, и хотя она посмотрела на меня с подобием улыбки, даже это небольшое усилие, казалось, истощало ее.
Так как садоводство и большая часть наружных проектов были прекращены на зиму, мы начали обычные приготовления: сушку фруктов и овощей, заготовку мяса на хранение в больших бочках в погребах, пилку дров для всех печей и каминов. Некоторые этажи школы были закрыты на зиму, и некоторые студенты даже объединились, поделив комнаты, чтобы экономить топливо. С уменьшившимся числом студентов большая часть нашей работы была в помещениях, как это было прошлой зимой; большая часть имевшейся в распоряжении рабочей силы требовалась для обычного домашнего хозяйства и на кухне, в конюшне и в качестве швейцаров.
Осень закончилась, и в недалеком будущем соблазнительно и неясно вырисовывалось Рождество. Это было первое Рождество, которое я должен был провести в Приэре вместе с Гурджиевым, и мы слышали много рассказов о тщательно разработанных рождественских церемониях - там было всегда два празднования: одно - по "английскому" календарю и одно - по "русскому", которое проходило на две недели позже, - и два Новых Года, а также день рождения Гурджиева, который приходился на первый день января по одному и по другому из этих двух календарей.
Так как время приближалось, мы начали производить детальные приготовления. Были приготовлены различные традиционные праздничные сладости, были испечены и запасены торты, и всех детей допустили помогать в приготовлении того, что называлось "гостинцами" - обычно весело украшенных бумажных мешочков со сладостями, которые должны были быть развешены на елке. Сама елка была огромной. Мы спилили ее в лесу на территории Приэре, и она была установлена в главной гостиной, так высоко, что касалась самого высокого потолка. Примерно за день до Рождества все помогали украшать елку, что состояло главным образом в развешивании на ней подарков, а также в украшении ее сотнями свечей. Был срезан специальный длинный шест, чтобы снимать свечи, которые могли поджечь дерево.