Вчера перед последним уроком в класс зашла пионервожатая, и им объявили, что завтра будет праздник. Завтра после двух уроков их поведут в Дом Культуры, и там они станут пионерами. А двоим двоечникам сказали, что они могут в школу завтра не приходить, чтобы им не было обидно. Потому что «дружина приняла решение…».
Ну, и правда, как можно принимать в пионеры, если ты — двоечник? Разве пионер, то есть первый, то есть, лучший, разве он может быть двоечником или хулиганом? Почему-то это было понятно всем, кроме самих двоечников. Один разнюнился и чуть не заплакал. А второй даже стал кричать, что он не очень-то и хотел… А на самом деле — хотел! И все знали, что хотел.
…
Мама с вечера отгладила Сашке белую рубашку. Утром он одел ее, пахнущую стиркой и почему-то немного холодком и морозом, постоял перед зеркалом, поднял руку в салюте. Эх… Скорей бы!
А еще мама отгладила купленный еще летом пионерский галстук. Галстук купили в Волгограде, в центральном универмаге. Он был из какой-то тяжелой синтетической ткани, которая скользила по пальцам, и узел завязывать надо было умеючи. Сашка уже умел завязывать правильный узел на пионерском галстуке, чтобы впереди были два чуть разных по длине конца, а сзади чтобы получался ровный треугольник. Мама его научила. А папа только хмыкал, поднимая голову от своих тетрадок и смотря поверх очков на вертевшегося перед зеркалом сына.
…
Уроки пролетели незаметно. Правда, те двоечники все равно пришли и пытались исправить свои двойки: поднимали руки и отвечали на вопросы. Но уже был список тех, кого примут в пионеры. Уже было поздно исправляться.
Им сказали, что если они все исправят, то в пионеры их примут весной, в мае.
А класс, всех остальных, после уроков построили по двое и повели в Дом Культуры. Он был совсем недалеко, но так положено: если идет класс, да еще — младший, то вести надо строем и по двое.
В фойе (Сашка знал, что такое «фойе» — папа ходил играть на баритоне в духовом оркестре и иногда брал Сашку с собой) они все разделись и сдали верхнюю одежду в гардероб, в котором по такому случаю дежурили старшие пионеры, по двое на каждое окно.
А потом всех завели в большой зал, и сразу они увидели полный зал таких же, в белых рубашках, а на сцене — старшие пионервожатые из всех школ, и внизу, вдоль сцены, выстроились лучшие пионеры, которые будут повязывать галстуки.
И тут же раздался горн.
Ту, ту-ту-ту, ту, ту-ту-ту, ту, ту-ту-ту, ту-ту-ту, ту-ту-ту!
И барабаны подхватили, как в кино:
Р-р-р-ра, р-р-р-ра, р-р-р-ра!
В распахнутые двери внесли знамена пионерских дружин. Все пионеры в зале встали и отдавали салют, а октябрята просто стояли по стойке «смирно» и смотрели, как знаменосцы расходятся на две группы и по двум лестницам поднимаются на сцену и становятся там, глядя поверх голов всех, кто остался в зале.
Барабаны стукнули в последний раз, горнисты оторвали горны от губ и приставили их раструбами к ноге, держа руку чуть на отлет.
А им, октябрятам, стали говорить…
Сашка уже не слышал ничего, он только старался стоять прямо и очень боялся уронить галстук. У каждого галстук был развернут, и висел на чуть согнутой руке. А у него эта синтетическая ткань скользила и все пыталась съехать, скатиться на паркетный пол, покрытый сверху темно-красной ковровой дорожкой.
…И вдруг перед ним оказалась незнакомая красивая-красивая улыбающаяся пионерка, выше его на голову. Она взяла галстук, подняла ему воротник рубашки, и ловко и умело завязала большой узел. Опустила воротник, поправила, посмотрела еще, улыбнулась ему и потрепала по голове, как маленького.
А Сашка стоял, почти не дыша, и только переводил глаза с ее рук на лицо, а потом на свою грудь, на которой лежали два конца галстука. Яркие, красные, разной длины — на белой рубашке.
— Юные пионеры! К борьбе за дело Коммунистической партии… БУДЬТЕ ГОТОВЫ!
Пауза, вдох, задержка дыхания, посматривая по сторонам искоса, и почти в крик, от которого, кажется, трясутся стены зала:
— ВСЕГДА ГОТОВЫ!
Тут же опять задудели-загорнили горны. Затарахтели дробью барабаны. Знаменосцы синхронно стукнули древками знамен о пол, развернулись, спустились в зал и пошли по центральному проходу.
Все пионеры снова встали и отдавали знаменам пионерский салют. И теперь уже и Сашка, и весь его класс тоже стояли с поднятой рукой и провожали глазами проплывающие мимо них красные полотнища с профилем Ленина.
…
Из ДК все выходили уже не строем, а кто как хотел. Потому что уже все шли домой, а не в школу. Дул ветер, срывался колючий снежок. Сашка поглубже напялил шапку, а шарф, оглянувшись, стянул с шеи и засунул в карман. Потом постоял минутку, подумал, и расстегнул пальто. Так и шел: руки в карманах расстегнутого пальто, яркий красный галстук на белой рубашке. Пусть холодно, но зато все видят: он уже пионер!