Назавтра смастерили гроб. Женя обивал крышку кумачом, слезы душили, молоток выпадал из рук. Похоронили лейтенанта на окраине деревни. Савин шел за гробом первым, вел осиротевшего коня командира взвода — такая традиция была у литовцев. Отсалютовали из пистолетов, автоматов, помянули вечером, спели печальную песню.
Через два дня снова пошли за «языком». Документы, письма, как водится, сдали в штаб роты. С собой — автоматы, пистолеты, гранаты, ножи.
Четверо в группе захвата, трое — группа прикрытия, в ней Савин. Саперы показали проход в нашем минном поле, дальше надо самим. Разрезали колючку, проскользнули на ту сторону, вынули шесть немецких мин, поползли к траншее, у бруствера затаились. Ждать пришлось недолго — в траншее показался немец. Прыгнули сверху, запихали в рот кляп и скорее назад. Немецкий ефрейтор оказался сообразительным — все рассказал, что знал. Разведчики воодушевились: могут брать «языка».
Так дело и пошло. Днем — наблюдение за врагом, а дождливой, туманной ночью — охота. Сколько раз ходил в эти рейды Женя Савин — десять, двадцать? Не вели счет, ни к чему было. И не каждый раз брали Савина: оставляли под всякими предлогами, берегли.
После зимнего поражения на Волге немецкое командование, желая захватить инициативу, стало концентрировать крупные силы на Курском выступе — у Орла и Белгорода.
Задача, поставленная перед многими нашими частями и соединениями, в том числе и перед литовской дивизией, была следующей: сдержать натиск вражеского наступления, перемолоть его основные, отборные дивизии, а затем, перейдя в контрнаступление, завершить разгром немецких частей и развернуть общее широкое наступление наших войск.
Первые дни июля выдались жаркими, безветренными, сухими. Все было готово к отражению удара: в глубоких траншеях полно боеприпасов, у пушек горы снарядов, завезены продукты, подтянулись к передовой медсанбаты, надежно укрыли красноармейцев и командиров добротные блиндажи, дзоты.
Разведчики 167-го полка получили приказ самого командира дивизии, генерал-майора Карвялиса, — нужен толковый пленный. Женю снова назначили в группу прикрытия. Ночью они поползли к штабному блиндажу, где с вечера было отмечено необычное оживление, и взяли молоденького лейтенанта, бравого, самоуверенного.
— То, что я сейчас скажу, уже не тайна. Завтра, 5 июля 1943 года, мы начнем грандиозное наступление и дойдем до Москвы, — похвалялся он в штабе дивизии. — У нас новая техника, равной ей нет в мире, танки «тигр» и «пантера» несокрушимы…
Да, 5 июля не было тайной — разведчики многих наших частей доносили об этом дне, о том, что ранним утром начнется битва.
Наше высшее командование решило упредить врага— за несколько часов до перехода противника в наступление была проведена мощная артиллерийская контрподготовка. Красные сполохи орудийных залпов распороли, раздвинули черную ночь. Гитлеровцы понесли большие потери, момент внезапности был утрачен.
И все же немецкие танки пошли в наступление, в небе громоздились этажами десятки самолетов.
Артиллеристы литовской дивизии выкатили все пушки на прямую наводку, били наверняка, подпустив танки поближе. Пехотинцы, в том числе и разведчики, отсекали автоматным и пулеметным огнем пехоту, бегущую за танками. Припав к брустверу, Женя короткими прицельными очередями стрелял из автомата, гранаты лежали до времени справа в нише под рукой. Танки упорно лезли вперед, их снаряды рвались рядом с траншеей, и горячая земля ходила волнами под животом, под грудью.
В первый день полк отбил пятнадцать атак, на второй — двенадцать, на третий — восемь. Немцы выдыхались, но все атаки были танковые, напористые. Не дрогнула литовская дивизия, стояла как вкопанная. Да и в самом деле «вкопанная»: больше месяца рыли землю до седьмого пота. Дивизия встретила натиск врага хорошо продуманной системой обороны, отличной выучкой, крепостью духа. Доходили слухи, что кое-где немцам удалось потеснить наши части, но Мотека, Вольбикас, да и сам Карвялис в минуты передышки появлялись на переднем крае, воодушевляли своих бойцов, напоминали о клятве, данной перед началом битвы: ни шагу назад!
Над полем сражения висел багрово-пламенный шар солнца. Пыль, дым, грохот, гарь. Перед траншеями полка догорали немецкие танки, и среди них огромный «тигр», который артиллеристы подбили из маленькой, юркой «сорокопятки». Эта радостная весть быстро разнеслась по дивизии, по всему фронту.
Как только сгустились сумерки, к продырявленному «тигру» поползли разведчики. Женя был в паре со старшим Станкусом. Страшным ударом приклада огромный Станкус сбил с ног первого танкиста, подхватившегося из наскоро вырытой ямки, второго — офицера — прижал к земле Харитонов. Женя связал офицеру руки, отобрал пистолет. Пленного доставили в штаб полка, он оказался командиром танковой роты. Услышав литовскую речь, офицер нервно завертел головой, забормотал: