Капитан в отставке Е. А. Савин.
…Однажды приходит вечерком Юра, веселый, улыбка не сходит с лица. Позже об этой его улыбке будут говорить во всем мире.
— Поздравь меня, Евгений Антонович, уезжаю, берут летчиком-испытателем.
Помню проводы, помню, тосты поднимали, слова разные хорошие говорили, желали новых высот. Так и вышло: поднялся наш Юра Гагарин на недосягаемую высоту.
В шестидесятом году уволился я в запас, прослужив в армии с выслугой 25 лет, приехали мы и Петрозаводск, на родину жены, дали нам хорошую квартиру. Через год большой телевизор купили, дети на первых порах не отрывались от голубого экрана. Вдруг Валерка мой как закричит:
— Папа, мама! Наш дядя Юра в телевизоре! Он в космос полетел! Ура!
Мы с Ниной глядим и глазам не верим: наш Юра, наш Гагарин — первый космонавт планеты.
Давно сменил Евгений Антонович Савин офицерский китель на гражданский костюм. Но есть в его сегодняшней жизни нечто такое, что роднит его с армией — в рабочие дни он надевает синюю форму, а на боку у него пистолет. Уже пятнадцать лет трудится Савин инкассатором в Карельской конторе Госбанка. Навсегда полюбил он этот прекрасный озерный, лесной край. Карелия стала родиной. А Ленинград и Курск? Вильнюс и Минск? Разве это не Родина?
…Евгений Антонович сел к столу, включил настольную лампу, надел очки, еще раз прочитал строку в газете, набранную большими буквами: «Где ты, отважный разведчик?» И стал писать большое письмо красным следопытам Белоруссии.
ГОЛУБЫЕ ПОГОНЫ
Мелкий, совсем невидимый дождик оседал бусинками на волосы, на грубошерстное детдомовское пальтишко, которое Нина распахнула, пытаясь укрыть блокнотик от влаги.
За высоким забором из колючей проволоки чернели огромные самолеты. По-утиному неуклюже покачиваясь, они выруливали на широкую бетонную полосу. Постояв немного, как бы для того, чтобы глубоко глотнуть воздуха перед броском, самолеты, надсадно урча, разбегались, нехотя отрывались от земли и уходили в хмурое вечернее небо.
Нина рисовала с малых лет. Но когда похоронили маму — перестала. И теперь здесь, в Подмосковье, снова захотелось рисовать. Рисовать эти стремительные, длиннокрылые самолеты и веселых, перекрикивающих гул моторов людей в мешковатых меховых комбинезонах.
Нина сидела у самой проволоки, светлые капельки, напоминавшие слезинки, неподвижно висели на кончиках колючек, отвлекали. Перелезть, что ли? Самолеты хотелось видеть поближе, рассмотреть грозные бомбы. Однажды она уже пролезала под колючкой — ничего сложного: худая, верткая, словно ящерка, раз — и там. И никто не заметил.
— А ну-ка, покажи, что у тебя там? — прогремел над Ниной низкий голос.
Она вжала голову в плечи, самодельный блокнотик, сшитый из тетрадки в клеточку, выпал из ее пальцев.
Военный быстро поднял тетрадочку, полистал.
— Ого! Похоже! — воскликнул он удивленно. — Рисуешь недурственно. Только военные самолеты рисовать не положено. Ты чья будешь?
— Ничья, — прошептала Нина.
— Не понял?
— Нет у меня никого.
— Вот те на. Но ты же где-то живешь, ночуешь?
Нина молчала, ей не хотелось рассказывать о своей тетке, о ее многодетной семье, о тесной комнатке, где Нине не было места. Да и зачем это ему, чужому человеку?
Военный подал ей большую теплую руку, и маленькая ладошка Нины исчезла в ней.
— Почему холодная?
— Я всегда такая.
— Есть хочешь?
Нина молчала.
— Пойдем со мной, — вздохнул военный.
Часовой пристально оглядел Нину, ее приплюснутый, вылинявший беретик, короткое пальтишко, чулки в резинку и неказистые, уже начавшие «просить каши» ботинки.
— Это со мной, — сказал незнакомец командирским голосом.
Вошли в столовую, там еще никого не было. Нина долго мыла руки, села на краешек стула.
— Оля, принеси нам обед, — попросил военный. — Да не гляди ты так — это моя дочка, — засмеялся командир. — Тащи все, что есть в меню!
И тут Нина вдруг поняла, что военный совсем еще молод, что у него веселые, озорные глаза.
— Майор Винницкий, честь имею. А тебя как величают?
— Нина.
— А фамилия, позвольте?
Нина опустила глаза, улыбнулась:
— Чкалова.
— Как-как?
— Чкалова.
— Чудеса, ей богу, прямо дети лейтенанта Шмидта.
— Но я не родственница того знаменитого Чкалова. Я обыкновенная.
— Все равно здорово! Ну что ж, коли так, давай дружить. А друзья всё должны знать друг о друге. Я летчик, летаю на тех вот самолетах, которые ты рисовала. Называются они Ли-2, с такого самолета можно бомбы сбрасывать на головы фашистов, можно продукты, патроны своим выбросить на парашюте. О Гризодубовой слыхала? Да-да, та самая. Наш командир полка…