…Старшина Стороженко отвел Нину в портняжную мастерскую, к сапожникам — там сняли мерки. Прошла ужасно длинная неделя, наконец в понедельник Стороженко послал ее к парикмахерам, те сделали Нине короткую стрижку «под мальчика». После бани старшина выдал ей небольшую ладную шинельку, гимнастерку, аккуратные сапожки, пилотку со звездой — настоящую летчицкую пилотку с голубым кантом! На гимнастерке голубели петлицы с золотыми крылышками. Нине казалось, что сейчас от счастья у нее остановится сердце, нечем будет дышать.
— Ну вот! — воскликнул Стороженко. — Теперь ты человек военный. Свой парень, одним словом. Пока будешь жить в хозяйственной палатке, там тепло, да и помощник мне требуется…
Стороженко показал Нине дома, где жили летчики, техники, завел ее на метеостанцию, в санчасть, в клуб, где иногда вечерами крутили кино, предупредил, чтобы не ходила на аэродром, на взлетную полосу.
— Матушка увидит — таких чертей всыплет и мне, и тебе.
Нина уже второй раз слышала, как Гризодубову называли Матушкой.
— А мне так хочется провожать летчиков, когда они улетают на задание. Матушка провожает — и мне хочется.
— Фрукт еще не созрел, — сказал непонятно старшина. — Всякому овощу свое время. Поживи, оглядись, примелькайся. А то все сразу хочешь, бисова душа, и в радистки, и на стартовую полосу…
Нина «примелькалась» быстро: вместе со всеми просыпалась по команде «Подъем!», делала зарядку, умывалась в речке, если светило солнышко.
На речке познакомилась она с молодыми летчиками Николаем Слеповым и Георгием Чернопятовым. Пыталась нырять ласточкой, как они, с крутого бережка, делать стойку на руках. Не выходило, но пилоты не смеялись, видя, как терпеливо изо дня в день Нина добивалась своего.
— Уже чуток получше, скоро нас перегонишь, — утешал ее Чернопятов. А Слепов не мог угомониться — уже который раз допекал Нину:
— Все же ты нам не доверяешь, подруга. Но чует мой внутренний барометр, что Чкалов тебе родня. Вот я к тебе все эти дни приглядываюсь — чтоб меня гром ударил, сходство с Валерием Павловичем есть.
Нина захохотала, закинув голову, — смеялась впервые за многие месяцы, а потом с разбегу бросилась ласточкой в реку.
Летчики исчезали дня на три, потом снова появлялись на реке.
— Куда летали? — спрашивала Нина.
— На кудыкину гору, — улыбался Слепов.
— Много будешь знать — скоро состаришься, — подхватывал Чернопятов.
— Очень опасно?
— Пустяки, — махал рукой Слепов.
Однажды под вечер, когда Нина заканчивала переписывать пятую страницу инвентарной складской книги — Стороженко сразу оценил ее красивый крупный почерк, — вдалеке печально заиграл духовой оркестр. Нина, словно подхваченная ветром, выбежала из палатки, догнала небольшую колонну. Первой за гробом шла Гризодубова. Нина пристроилась в хвосте колонны, пошла в ногу, но слезы стали душить ее, летчик, шедший впереди, покосился, мотнул головой назад, дав понять, что Нине надо возвращаться.
Уже позже, глубокой осенью, они пошли на кладбище с Чернопятовым и врачом Таней Черниковой. Тогда там было всего несколько могил. Холмики свежие, не поросшие травой. На одной могиле воткнут пробитый пулями пропеллер.
Нина насобирала красноватых кленовых листьев, Таня и Георгий тихонько говорили о тех, кто погиб и лежит здесь. Потом они укрыли могилки листьями и побрели домой.
С первыми холодами Нина перешла в большой дом, где жили летчики, где жили все женщины-военнослужащие, там ее утром и нашел посыльный из штаба дивизии. Разговор у Бегунова был коротким: Нину могут взять ученицей на дивизионный узел связи.
Через пять минут запыхавшаяся Нина, лихо козырнув, уже представлялась майору Панову. Тот долгим взглядом оглядел Нину, поговорил с ней немного и провел в большую комнату, где работали в наушниках радисты, были тут и мужчины, и женщины. Они сидели согнувшись перед длинными ящиками радиостанций, изредка нежно подправляя круглые колесики настройки. Справа у зашторенного окна сидела худенькая женщина в разглаженной чистой гимнастерке, ее правая рука напряженно лежала на головке телеграфного ключа.
— Твоя учительница Мария Ивановна Батькова, — шепнул майор и тронул радистку за плечо, когда та закончила передавать радиограмму.
— Это Нина Чкалова, сделай из нее человека, Маша.
Мария Ивановна быстро обернулась, указала на табуретку, стоявшую рядышком. Нина подсела к ней и стала смотреть, как быстро вибрировала у радистки рука, выбивая еле слышную дробь. Батькова коснулась последний раз ключа, повернулась к Нине, тихонько заговорила: