ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ НА ПОИСКИ КЛАДА
Ночь. Легкий, почти прозрачный туман поднимается над большой рекой. Он чуть-чуть скрывает лишь середину реки. Далекий противоположный берег виден отчетливо поверх бледной прохладной пелены. Летняя северная ночь. Светлая, бескрайняя, она наполнена необыкновенно чистой, нетронутой тишиной. Безоблачное огромное небо утратило дневную голубизну. Оно такое же ясное и спокойное, как вся эта чудесная, такая ясная и загадочная белая ночь. Из за острова доносился едва слышно перекатный шум землечерпалки. Лодка тихо плыла по течению. Вначале мы усиленно гребли, но скоро нам надоело. Торопиться было некуда, хотя путь предстоял далекий. Мы ехали на кладбище кораблей разыскивать трубинский клад. Накануне весь день прошел в сборах экспедиции. У деда, по настоянию Кости, я выпросил карту. Мы хорошо знали путь и так, но какая же экспедиция может быть без карты' Были у нас и компас, и флаг, наспех сшитый из цветных лоскутьев, и самодельная подзорная труба. В носовой части лодки лежали веревки, топор, лопата, удочки. Словом, снаряжение экспедиции было полное. Конечно, мы не сказали дома, куда отправляемся. Так просто, едем рыбу ловить на ночь. Ведь если рассказать о наших замыслах, все станут смеяться. Поэтому план экспедиции содержался в строжайшем секрете. Когда лодка вышла из устья Соломбалки на большую реку, я поставил мачту со свернутым парусом. Ветра не было, и это огорчало нас. Во-первых, нельзя было развернуть парус; во-вторых, флаг на верхушке мачты висел безжизненно. А нам хотелось плыть под парусом, плыть с флагом, развевающимся по ветру. При таком торжественном и важном деле, как отправка в экспедицию, парус был необходим. Мы любили безветренные белые ночи. Но сейчас мы мечтали о штормовой погоде Несколько раз Костя раскладывал карту на скамейке, и мы внимательно рассматривали ее. На карте было написано: "Дельта Северной Двины". Река расходилась рукавами, охватывая острова и островки. Множество речек хвостиками пристало к большой реке. А там, где река становилась совсем широкой, начиналось море, Двинская губа. Чуть пониже уютное местечко на карте, вдавленное рекой в берег и прикрытое длинным изогнутым островом, было помечено крестиком. Это и было кладбище кораблей. Некоторые мелкие речушки казались на карте густыми веточками. Здесь можно было заблудиться. И город, и Соломбала скрылись из виду. Нашу шлюпку окружали река и берега, поросшие лесом и кустарником. Особенно красивым и заманчивым был правый берег. На высокой горе росли огромные старые ели, издали казавшиеся черными среди яркой зелени травы и кустов. Уж не бросить ли нашу затею и не остаться ли тут? Ловить рыбу, играть в густом лесу. Но это предложение сразу же было отвергнуто Костей. Прошло не больше часа, как зашло солнце, а на небосклоне уже разливалась багряная краска предвестие восхода. Ночь кончилась. - Право руля! - скомандовал себе Костя и круто повернул шлюпку к берегу. Пришвартовав наше судно к обрывистому берегу, мы развели костер. В продовольственном запасе экспедиции были сухари и сушеная рыба. Половину этого запаса мы сложили в котелок, залили водой и повесили котелок над костром. Завтрак показался нам необычайно вкусным - так, впрочем, всегда бывает на свежем воздухе. - Когда мы поплывем в настоящую экспедицию, - сказал я мечтательно, - у нас будут консервы, солонина, белые сухари, ром... - А это разве не настоящая? - возмущенно воскликнул Костя. - Нет, Костя, тогда у нас еще будет шоколад... - И какао, - добавил Костя. - И меховая одежда, как у настоящих путешественников... - И винтовки, как у Пржевальского... Тут разгорелись страсти. Мы перечислили столько необходимых вещей, что, пожалуй, даже самый большой корабль был бы перегружен ими до клотика. Разумеется, мы ни минуты не сомневались, что сокровище будет в наших руках. Прошлогодняя неудача почти забылась. Ведь тогда мы искали клад очень просто, а теперь у нас была настоящая экспедиция. Да, потом у нас будут ром, консервы и шоколад, а пока мы с аппетитом ели и похваливали смесь сухарной каши с рыбьими костями. Хорошо, если бы с нами в будущую экспедицию поехала Оля Лукина. Ведь были же смелые женщины-путешественницы. Или нет, лучше она будет после долгих лет ожиданий встречать наш корабль, возвращающийся из дальних и опасных странствий. Когда мы закончили свой ранний завтрак, над острозубыми верхушками елей левого берега поднялось яркое, пригревающее солнышко. В траве засверкали капельки росы, но тумана над рекой уже не было. Мелкая рябь побежала по реке. Качнулись и зашумели листвой кустарники. Потянувший с юго-запада ветер усиливался. Задрожал, зашевелился на мачте и взмыл в воздух наш многоцветный вымпел. Мы столкнули с отмели шлюпку и развернули парус. Он защелкал по воде шкотом, как щелкает бичом укротитель зверей в цирке. Я поймал и натянул шкот. Парус вобрал ветер и стал пузатым. Под бортом бойко заговорила вода. - Хорошо! - сказал Костя, развалившись на корме и зажмурив глаза.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ КЛАДБИЩЕ КОРАБЛЕЙ
Пока убывала вода и дул попутный ветер, шлюпка быстро неслась по реке. Мы, лежа на банках, рассказывали друг другу небылицы. Иногда Костя вскакивал и в подзорную трубу рассматривал берега. Потом передавал мне и говорил: - Вы видите, мой друг, там, на берегу, раскинут вражеский лагерь... Хотя в трубу и было вставлено увеличительное стекло, однако оно лишь мешало смотреть, затуманивая даль. В трубу я ничего не мог рассмотреть, зато поверх трубы хорошо видел рыбачьи избушки, или, как говорил Костя, вражеский лагерь. Вскоре Костя заметил вдали на реке лодку. - Догнать! - скомандовал он. Но догонять лодку не пришлось. Она плыла нам навстречу. Оказалось, что это не простая лодка, а моторный катер. В нем сидели офицеры и матросы. Катер подошел к нашей "Молнии". - Куда идете? - спросил морской офицер, сидевший у руля. - Рыбу ловить, - ответил невозмутимо Костя. - Откуда? - Из Соломбалы. - Далеко забираетесь. На вас рыба и поближе найдется, - сказал офицер. И вдруг приказал: - Обыскать! Мы испугались. В минуту все снаряжение нашей экспедиции было перевернуто и перерыто - Это что за пулемет? - спросил офицер, рассматривая нашу подзорную трубу, и, не дождавшись ответа, выбросил ее за борт. - Господин офицер, не надо, - захныкал я, - это мы играем. - Дурацкие игры! Лодку тут не встречали? - Нет, - сказал я. - Это которая на веслах шла? - как бы припоминая, перебил меня Костя. - Все лодки на веслах, - заметил офицер, усмехаясь. - Это которая небольшая, черноватая? - тянул Костя. - Мы же, Димка, видели - она в Курью речку свернула. Помнишь?.. - Помню, - утвердительно сказал я. - В ней еще двое ехали... На лице у Кости я заметил досаду. Ведь никакой лодки мы не видели. А на той лодке, о которой говорил офицер, могло быть и три человека. Но, по счастливой случайности, я не ошибся. Офицер стал внимательным. Он, видимо, поверил нам. - Куда свернула? В Курью! - в один голос воскликнули мы и наперебой начали объяснять, как попасть в речку Курью. Спустя несколько минут мы были свободны и продолжали свой рейс. - А что если они обыщут всю речку и никого не найдут? - спросил я у Кости. - Конечно, они никого не найдут, - ответил Костя, ликуя, - а в это время те, кого они ищут, будут уже далеко... - Тогда они погонятся за нами. Костя присвистнул: - Не догонят! Ветер тем временем переменился, и шлюпку стало прижимать к левому берегу. Течение тоже повернуло. Лодка почти не двигалась. - Давай бечевой потянем, - предложил я. - Мы всегда против течения бечевой карбас водим, когда с дедушкой на рыбалку ездим. К борту шлюпки мы привязали веревку. Один из нас шел по берегу и тащил шлюпку. Второй сидел в шлюпке и управлял. Утомившись, мы решили подождать, пока вода будет убывать. На берегу, в кустарнике, мы разожгли костер и повесили над ним чайник. Я забросил удочки и донницы. Не прошло и минуты, как был пойман большой пучеглазый окунь. Костя тоже закинул удочки. Но больше ни одна рыбка не задевала наживки. Окуня опустили в ведро с водой. Было интересно смотреть, как он, изогнувшись и распустив розовые плавники, ходил в нашем "аквариуме", то и дело натыкаясь на стенки. Напившись кипятку и закусив сухарями, мы улеглись на траву и уснули. Нас разбудило горячее полуденное солнце. В воздухе гудели оводы. Было нестерпимо жарко. Мы выкупались и снова отправились в путь.
Это место, укрытое длинным изогнутым островком, в самом деле походило на кладбище. Здесь было тихо. Высокие березы и ольхи густо росли на островке, защищая бухту от ветров. Мелодично посвистывали в зарослях невидимые птицы. Мачты, склоненные и обломанные, торчали над бухтой, как кресты. Кое-где корабельных корпусов не было видно, и лишь мачты и реи вылезали из воды. Это были кресты над утопленниками. Всюду над водой возвышались облезлые кормы с поломанными рулями. Старый почерневший бот завалился на берег. Обшивка отстала от бортов и топорщилась, словно оперение у большой мертвой птицы. На берегу распластались борта шхун, лежали скелеты из килей и шпангоутов1, обломки рубок и палубных надстроек, глубоко вросшие в песок. Они нашли здесь, в бухте, свой покой. Престарелые странники - шхуны, боты, яхты, лодки, карбасы - закончили жизнь. Когда-то они бороздили Белое море и Ледовитый океан, заходили на Новую Землю, в норвежские фиорды, в Христианию2, Лондон и Ливерпуль. Моряки, плавая на них, ловили треску, зубатку и морского окуня, промышляли тюленя, собирали гагачьи яйца. Плоскодонные речные баржи приютились среди морских судов. Но самым интересным из того, что увидели, была большая красавица шхуна. Она даже не имела крена, и на мачтах ее сохранились остатки снастей. Позолоченные выпуклые буквы на носу чуть покривились, но мы без труда прочитали название шхуны - "Бетуха". Мачты были высокие, слегка склоненные назад. И это придавало шхуне особенную прелесть. Такие шхуны рисуют в книгах. На носу была вырезана фигура девушки. - Какая длинноволосая женщина! - сказал Костя. - Не женщина, а обыкновенная русалка. Знаешь, Костя, они живые очень злые: заманивают моряков и отравляют. - Вранье, живых русалок не бывает. - Зато морские черти бывают. - И чертей не бывает. - Нет, бывают, - настаивал я. - Дедушка сам видел морского черта. На Мурмане поймали. Маченький такой, колючий. - Не знаю, - удивился Костя, - только отец говорил мне, что черта выдумали попы. И лешего, и русалок, и домовых - все выдумали. - Наш дедушка в бога не верит. Но только, знаешь, морской черт - это не настоящий, а животное такое... - Ну, это другое дело, - серьезно сказал Костя. Вода колыхалась у бортов шхуны, и казалось, что судно покачивается, удерживаясь на якорях. Но шхуна прочно сидела на мели. Мы даже забыли о кладе и, не медля, привязали шлюпку к борту шхуны. - Как тут хорошо! - сказал Костя, спрыгнув на палубу. - Если бы я знал, то давно приехал бы сюда. Палуба была завалена старыми досками, обрывками веревок и канатов, осколками стекла. Из щелей между палубными досками выплавилась и застыла серая от пыли смола. Запах смолы, знакомый, приятный, вызывал необъяснимое волнение. Мы осмотрели всю шхуну. По очереди вертели большой с точеными рукоятками штурвал, спустились в кубрик. Заглянули в люк трюма. Там в жуткой темноте блестела вода. Наш разговор звонко разносился по трюму. Словом, в развлечениях недостатка не было. Вдруг Костя вспомнил о кладе: - На "Белухе" ничего нет. Тут не только нет денег, но даже и того, что стоило бы денег.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ НА ВОЛЬНОМ ВОЗДУХЕ
Но клад почему-то нас не волновал. Мы проголодались и поспешили на берег. Под двумя могучими широколапыми елями мы расположили лагерь нашей экспедиции. Палатка, сооруженная из паруса и ветвей, была надежным прикрытием от дождей, ветров и солнца Флаг с мачты "Молнии" был торжественно перенесен на берег и укреплен над палаткой. Спичек было мало Костя начал добывать огонь трением. Но сколько он ни старался, ничего не получалось. Тогда решили разжечь костер и поддерживать его днем и ночью. - Давай останемся здесь навсегда, - предложил Костя. Построим избушку и будем жить до тех пор, пока красные не придут в город. - А как же клад? - спросил я. - Останемся, если не найдем. Будем охотиться и ловить рыбу. Это было заманчиво - остаться и жить в лесу, как охотники. - Жалко, что здесь нет тигров и слонов. Зато медведей и зайцев, должно быть, много. Костер пылал ярко и бездымно. Дым привлекает внимание людей. Нужно выбирать сухие сучья - тогда костер будет бездымный; об этом мы знали из книги об индейцах. Впрочем, это известно не только из книг. Так же делал и дедушка, хотя он никогда не читал этой книги об индейцах. Над костром висел котелок, черный от копоти. В нем варилась уха из окуня. Наступила ночь. Поднялся туман и скрыл островок и корпуса шхун и ботов. Хотя мы не верили в чертовщину - в русалок и водяных - и спать нам еще не хотелось, все же обследование кладбища было отложено до утра. Сказать по правде, вечер нагнал какую-то непонятную тоску. Как славно бы теперь спать дома. Мысль о кладе казалась смешной. И уж совсем глупой представлялась теперь затея остаться здесь жить. Как могла прийти в голову Косте такая чепуха! Мы съели уху из окуня и остатки сухарей. Что же делать дальше? Я знал, что Костя тоже думает об этом. Но оба мы не хотели признаться друг другу в своей слабости. Следуя поговорке "утро вечера мудренее", мы молча улеглись спать. В палатке стоял полумрак. Через многочисленные дырочки ветхого паруса заглядывала бледная ночь. Тянуло холодом. Не спалось. Лежать было скучно. Я взглянул на Костю. Он тоже не спал. Его широко раскрытые глаза смотрели вверх. - Скучно, Костя. Тебе хочется домой? - Нисколечко, - ответил Костя. - Я мог бы здесь десять лет прожить. - А я мог бы сто лет прожить! - А я двести! - А я триста! - А я пятьсот! - А я целую тысячу!.. Постепенно усталость начинала одолевать меня. Сквозь сладкую дремоту я слышал тихий голос Кости, а отвечать уже не хотел и не мог. ...Пробуждение было странным. Вначале я никак не мог сообразить, почему я сплю в одежде. Утро сейчас или вечер? Почему одному плечу жарко, а другому прохладно? Наконец, почему одеяло у меня такое жесткое и нет у него конца-края? Во сне я видел елку, увешанную сладкими медовыми пряниками... Над головой весело прощебетала птичка. Под одеяло подполз горьковатый, но приятный дымок от костра. И тут я все вспомнил. Это не одеяло, а парус; наша палатка рухнула, когда мы спали. Левому плечу на сырой земле было холодно. Правое плечо через парусину пригревало солнце. Было не утро, а полдень. Кости рядом не оказалось. Он хлопотал у костра, раскалывая топором обломки корабельных досок. На таганах, объятые высоким пламенем костра, висели котелок и чайник. Вид у моего приятеля был серьезный, самый заправский вид работающего моряка. Босой Костя то и дело поддергивал штаны, закатанные под коленями. Я вылез из под паруса и подошел к костру. От вчерашней грусти не осталось и следа. Высоко над бухтой качались чайки. Зелень деревьев и травы на солнце была яркой, как на картинах. Ласточки с невероятной быстротой стригли пространство между берегами. Там, где река поворачивала, в желтом обрыве высушенного солнцем берега чернели отверстия - гнезда ласточек. Обрыв напоминал географическую карту бесчисленные узкие трещины - реки, черные кружки гнезд ласточек - города. Вода была самая малая. Бухта зеленела травой шолей и осокой, и широкими листьями балаболки. Хорошо, уютно и тихо было на корабельном кладбище. Во всяком случае, если не десять лет, то несколько дней прожить здесь немалое удовольствие! Но тут я вспомнил о том, что есть нам сегодня нечего. И тоска снова овладела мной, рассеяв лучезарные мысли. Не замечая меня, Костя разговаривал сам с собой. Он командовал котелком и чайником, да так громко и грозно, словно в его подчинении находился экипаж военного крейсера. - К чему тебе столько кипятку? - спросил я. - Баню хочу устроить зайцам и медведям. Надо же зверюгам помыться... Но тут Костя запустил руку в ведро, стоявшее в тени кустарника, и вытащил за жабры серебристую красноглазую сорогу. Так вот зачем нужен кипяток! Сегодня на завтрак у нас будет уха. Я похвалил друга, а Костя в это время, торжествуя. вытащил из ведра большеротую упрямую щуку. В ней было по меньшей мере фунтов пять. Кроме того, в ведре плавали два фунтовых язя, два окуня и кое-какая мелочь ерши, подъязки, сорожки. Рано утром, страдая бессонницей, как говорил он сам и как обычно говорят бывалые, пожилые люди, Костя вышел из палатки. Ему пришла мысль половить рыбу. С борта "Молнии" он закинул удочки, а с обрывистого берега опустил донницы и жерлицы, наживив на них мелкую рыбешку. Разумеется, на рыбалке с дедом я видывал и побольше добычи, но никогда мне еще не приходилось так радоваться рыбацкому счастью. Было только досадно, что поймал рыбу Костя, а я в это время спал. Завтрак у нас был богатейший. Не хватало лишь хлеба, но мы привыкли дома сидеть без хлеба по нескольку дней. Зато соли было вдоволь - мы насобирали ее на пристани в гавани за день до отплытия в экспедицию. Там во время погрузки рассыпали мешок. Позавтракав, мы столкнули шлюпку на воду и отправились осматривать заброшенные суда. Хороший сон, сытный завтрак и теплый солнечный день подбодрили нас. Мы не сомневались, что найдем клад.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ НАШЛИ
На первом боте мы лишь перемазались в саже и ничего интересного не нашли. Бот был погорелый. Может быть, он горел в море, возвращаясь из дальнего рейса. Искры сыпались с бортов и с шипеньем гасли на волнах. Если была осенняя темная ночь, зловещее зарево с ужасом наблюдали с берега жители поморских посадов и становищ. Если стоял ясный день, море курилось черным ползучим дымом. Осматривая старые суда, забираясь на мачты, заглядывая в трюмы и кубрики, можно было представить множество разнообразных историй, загадочных, страшных и веселых. Хозяин красавицы шхуны "Белуха", наверно, был богачом. Он плавал в море без всякой цели, гулял по волнам, предпочитая их иногда Троицкому проспекту. "Белуха" была маленькой плавающей дачей. А вот на этом боте люди работали, спуская за вахту по семь потов. Бот и сам походил на измученного терпеливого труженика. Когда он плыл в Архангельск, в трюмах лежала рыба или поваренная соль. Когда бот выходил из порта в море, он вез для поморов всякую хозяйственную утварь. Хозяин этого бота был скряга и живодер. Сам он ходить в море боялся. Старый бот мог в каждом рейсе развалиться; он давно отслужил, что ему полагалось. Капитан на боте был старый помор, не знавший страха. Ему все равно, где умирать - в избе на полатях или в море под волной. Матросов он гонял, как пес кошек. "Я работал, - кричал он, - работайте и вы!" Может быть, этого капитана матросы сбросили за борт. Бывали такие случаи... Зато капитана со зверобойного судна матросы, должно быть, любили. Это был добродушный человек, отважный мореход и охотник. Он первым спускался на лед к лежке морского зверя и багром укладывал первого тюленя. С его легкой руки начинались хорошие промысловые дни. Надо думать, на "Промышленнике" был славный парень-кок. По уверению команды, он умел из топорища варить суп, из речного песка раскатывать пироги и пел забавные песенки. И вся команда этого судна состояла из смелых и трудолюбивых зверобоев - в море, весельчаков и бездомников - на берегу. На одной шхуне в каюте мы заметили в двери несколько маленьких круглых отверстий. Это были следы от пуль. Одна пуля застряла в доске. А на полу так и остались несмытыми пятна крови. Конечно, мы сразу же сочинили самый страшный рассказ о нападении на шхуну морских разбойников. Но вот осмотрены все корабли. А трубинское сокровище не найдено. Все наши поиски оказались напрасными. Снова день подходил к концу. Нужно было возвращаться домой. И вновь тоскливые мысли напали на нас. - Может быть, шхуна с кладом затонула, - сказал я. - Может быть, сундук лежит в трюме вот этого судна. Шлюпка покачивалась у шхуны с высоко поднятой кормой и обломанным рулем. Большая часть корпуса шхуны была под водой. - Да, все перерыто, - ответил Костя, оглядывая бухту. - Остались утопшие да баржи. Баржи новые, на них даже лягушек не найдешь. А в трюмы утопших не попасть... Ладно, поедем домой! Только ты не говори, куда ездили... Дурачки мы с тобой, Димка! Это только в сказках клады находят. - А бывает и не в сказках. - Вранье! Не бывает. Никаких кладов больше не буду искать. Ищи один. Я на фронт побегу, к красным. Теперь фронт близко, красные наступают. Не спеша мы поплыли по бухте к нашему лагерю. У крутого, стеной уходящего в воду берега стояла небольшая баржа. На носу баржи было написано "Лит. В". Что-то знакомое мелькнуло в моей памяти. Где я видел такую же странную надпись?.. И тут я вспомнил чистку котлов на "Прибое", ветреный осенний день, машиниста Ефимыча, открытые кингстоны. - Костя!.. Костя, посмотри, та баржа... помнишь? - Помню. Зачем ее сюда привели? Она совсем новая и целая. - Давай посмотрим! Не раздумывая долго, мы забрались на баржу и принялись за осмотр ее. Дверь каюты и люковая крышка трюма были заколочены гвоздями. Но у нас был топор. Отогнув гвозди у двери, мы спустились в маленькую каюту, где обычно на баржах живут шкипер и водолив. Маленькая дверца, которая вела из каюты в трюм, была заперта на внутренний замок. Сколько ни старался Костя открыть дверь лезвием топора, она не поддавалась. Тогда он обухом топора выбил одну нижнюю доску. Доска отскочила, но сразу же во что-то уперлась. Костя просунул в щель руку. Мучимый любопытством, я замер в ожидании. - Что-то железное, - шепнул Костя, - и деревянное. Кажется, ружье... - Ну-ка дай, Костя, посмотреть! Просунув руку в щель, я ощутил холод смазанного железа и гладкую, полированную поверхность дерева. Насколько было возможно, я протягивал руку все дальше. Там были два приклада, три... четыре... Признаться, мы здорово перепугались. А вдруг здесь, на кладбище, кто-нибудь есть! - Пойдем посмотрим, - шепотом предложил Костя. - Если кто тут есть, надо тикать. Мы выбрались из каюты и осмотрели всю баржу. Нигде ничего подозрительного не заметили. Снова спустившись в каюту, мы выбили еще одну доску. Костя зажег спичку. Десятки винтовочных затыльников, густо покрытых маслом, смотрели на нас глазками шурупов. - Вот так клад! - Что же нам делать, Димка? - Не знаю. - Нужно посмотреть трюм с палубы. Гвозди у трюмного люка были крепкие и большие, настоящие барочные. Топору они не поддавались. Мы исцарапали руки и облились потом, прежде чем открыли крышку. Под крышкой лежал двойной слой просмоленной парусиновой прокладки. Трюм баржи был заполнен ящиками с патронами. Удивленные, мы долго молчали. Что же делать нам с этакой находкой? - Заявить? - Костя вопросительно взглянул на меня и, не дожидаясь ответа, сказал: - Ни за что на свете! - Что же будем делать, Костя? Так и оставим? - Если бы у меня был отряд, всех бы вооружил! - Костя, а если бы нам взять по одной? Пригодятся, когда на фронт побежим. - Возьмем по две и спрячем, а остальные все в воду. Чтобы белым не досталось! Мы вернулись в лагерь. Мне было жалко топить винтовки и патроны. Может быть, пригодятся. И тут я вспомнил: оружие нужно архангельским большевикам. - Какие мы с тобой болваны, Костя! - крикнул я. - И как мы сразу не догадались... Нужно об этом сказать Николаю Ивановичу. Костя даже подпрыгнул и щелкнул себя в лоб: голова дубовая! Как он сам не догадался! - Нужно увести баржу в другое место, - сказал я. - Кто-то о ней знает. Однако вдвоем мы не смогли даже и пошевелить плавучий склад оружия и боеприпасов. Пришлось закрыть люк и двери и покинуть баржу. Нужно было скорее ехать в город. Кое-как мы промаялись до рассвета. Спать не могли. Кто же сможет спать, пережив такое удивительное приключение! Когда солнце вылезло из-за верхушек деревьев, мы залили костер, подняли парус и поплыли, держа курс на Архангельск.