солнца и головокруженья
стал нежней ее голосок,
стали женственными движенья.
Средь блаженнейшей маеты
с неожиданно острой силой
сквозь знакомые всем черты
прелесть новая проступила.
Это было не то совсем,
что укладывалось привычно
в разнарядку плакатных схем
и обложек фотографичных.
Но для свадебных этих глаз,
для девического томленья
в комсомольский словарь у нас
не попали определенья.
Так, открыта и весела,
будто праздничное событье,
этим маем любовь пришла
в наше шумное общежитье.
Ни насмешечек, ни острот.
Или, может быть, в самом деле
мы за этот последний год
посерьезнели, повзрослели?
И, пожалуй, в те дни как раз
догадались смущенно сами,
что такая напасть и нас
ожидает не за горами.
Словом, - как бы точней сказать? –
их влюбленное состоянье
мы старались оберегать,
будто общее достоянье.
ЕВГЕНИЙ ДОЛМАТОВСКИЙ
ПАМЯТИ МАТЕРИ
Где б ни был я, где б ни бывал,
Все думаю, бродя по свету,
Что Гоголевский есть бульвар
И комната, где мамы нету.
Путей окольных не люблю,
Но, чтобы эту боль развеять,
Куда б ни шел, все норовлю
Пройти у дома двадцать девять.
Смотрю в глухой проем ворот
И жду, когда случится чудо:
Вот, сгорбясь от моих забот,
Она покажется оттуда.
Мы с мамой не были нежны,
Вдвоем - строги и одиноки,
Но мне сегодня так нужны
Ее укоры и упреки.
А жизнь идет - отлет, прилет,
И ясный день, и непогода...
Мне так ее недостает,
Как альпинисту кислорода.
Топчусь я у чужих дверей
И мучаю друзей словами:
Лелейте ваших матерей,
Пока они на свете, с вами.
КОНСТАНТИН СИМОНОВ
ДОМ ДРУЗЕЙ
Дом друзей, куда можно зайти безо всякого,
Где и с горя, и с радости ты ночевал,
Где всегда приютят и всегда одинаково,
Под шумок, чем найдут, угостят наповал.
Где тебе самому руку стиснут до хруста,
А подарок твой в угол засунут, как хлам;
Где бывает и густо, бывает и пусто,
Чего нет - того нет, а что есть - пополам.
Дом друзей, где удач твоих вовсе не ценят
И где счет неудачам твоим не ведут;
Где, пока не изменишься сам,- не изменят,
Что бы ни было - бровью не поведут!
Где, пока не расскажешь, допросов не будет,
Но попросишь суда - прям, как штык, будет суд;
Где за дерзость - простят, а за трусость - засудят,
И того, чтобы нос задирал, - не снесут!
Дом друзей!- в нем свои есть заботы, потери -
Он в войну и с вдовством, и с сиротством знаком,
Но в нем горю чужому открыты все двери,
А свое, молчаливое,- век под замком.
Сколько раз в твоей жизни при непогоде
Он тебя пригревал - этот дом, сколько раз
Он бывал на житейском большом переходе
Как энзэ - как неприкосновенный запас!
Дом друзей! Чем ему отплатить за щедроты?
Всей любовью своей или памятью, всей?
Или проще - чтоб не был в долгу у него ты,
Сделать собственный дом тоже домом друзей?
Я хотел посвятить это стихотворенье
Той семье, что сейчас у меня на устах,
Но боюсь - там рассердятся за посвященье,
А узнать себя – верно, узнают и так!
ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ
ДАЕШЬ!
Купив на попутном вокзале
все краски, что были, подряд,
два друга всю ночь рисовали,
пристроясь на полке, плакат.
И сами потом восхищенно,
как знамя пути своего,
снаружи на стенке вагона
приладили молча его.
Плакат удался в самом деле,
мне были как раз по нутру
на фоне тайги и метели
два слова: «Даешь Ангару!»
Пускай, у вагона помешкав,
всего не умея постичь,
зеваки глазеют с усмешкой
на этот пронзительный клич.
Ведь это ж не им на потеху
по дальним дорогам страны
сюда докатилось, как эхо,
словечко гражданской войны.
Мне смысл его дорог ядреный,
желанна его красота.
От этого слова бароны
бежали, как черт от креста.
Ты сильно его понимала,
тридцатых годов молодежь,
когда беззаветно орала
на митингах наших: «Даешь!»
Винтовка, кумач и лопата
живут в этом слове большом.
Ну что ж, что оно грубовато,-
мы в грубое время живем.
Я против словечек соленых,
но рад побрататься с таким:
ведь мы-то совсем не в салонах
историю нашу творим.
Ведь мы и доныне, однако,
живем, ни черта не боясь.
Под тем восклицательным знаком
Советская власть родилась!
Наш поезд все катит и катит,
с дороги его не свернешь,
и ночью горит на плакате
воскресшее слово «Даешь!»
ЕВГЕНИЙ ИЛЬИН
НАЧАЛО ПЕСНИ
У мальчишек с Красной Пресни
и в мечтах был шаг широкий,
потому мы пели песни
о далеком, о Востоке.
Станут ближе быль и сказка,
лишь задорней затяни:
«Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни...»
Расстоянья, расстоянья!..
Только пыль чужих дорог.
Только
грустные прощанья
да вокзальный ветерок.
Гром колес
походным маршем
рассыпался на перроне.
Мы завидовали старшим –
и родным
и посторонним.
Мы завидовали братьям,
их решимости дорожной.
Но
с собой мальчишек
брать им
было просто невозможно.
Значит, нам
жевать ириски,
в дневниках стирать помарки,
видеть тигров уссурийских
лишь в Московском зоопарке?
Перевернута страница,
спета песня
слово в слово.
А на сердце нам ложится
отсвет подвига чужого.
Но уже в плечах мы шире,
да и ростом выше брата,
и в родительской квартире
нам,
ей-богу,
тесновато.
голос времени мы слышим,
и распахивает двери
тот, кто всем мечтам мальчишьим
до сих пор остался верен,
кто готов
от милой Пресни –
в край суровый,
в путь далекий.
И звучит начало песни,
нашей песни
о Востоке.
ИВАН ХАРАБАРОВ
УДАРНАЯ СТРОЙКА