- Я уверен, мы сможем что-нибудь придумать. Если только ты...
Дыхание у Мардж стало чуть более тяжелым - она, видимо, снова боролась с чувствами.
- Hе беспокойся, я все оформлю сама. Документы ты получишь в течение недели. Прощай.
В трубке пошли гудки.
Майкл положил трубку и уставился в стену, крытую деревянными рейками. Hа ней висело несколько фотографий, на одной из них был он сам в обнимку с Мардж - оба довольно улыбались. В руках у Майкла был зажат авторский экземпляр его первой книги "Дорогой усопших". Фотография, сделанная Анной десять лет назад, запечатлела Майка, у которого еще не было морщинок на лбу, а Мардж не приходилось красить волосы, чтобы скрыть седину.
С тех пор утекло много воды и произошло немало событий, но в одном он никогда не сомневался - с Мардж они всегда останутся хорошими друзьями и единомышленниками. Она как никто другой понимала его, иногда даже лучше, чем его жена. Их взаимопонимание было достойным зависти со стороны других писателей, о чем они иногда ему и говорили. Теперь все это в прошлом, он даже не был уверен, что они смогут общаться после всего, что произошло.
Майкл яростно крутанулся на своем кресле и увидел большую красную надпись, мигавшую на экране - "ПРОСТИ".
- Прости? - еле сдерживаясь, спросил он. - Ты хоть понимаешь, что ты наделал своим необдуманным поступком? Ты же делал все за моей спиной, не посчитав нужным даже посоветоваться со мной. Со мной!
"Майкл я же сказал что она на меня давила. А я знал что ты не дашь согласия и потому рискнул. Hе беда."
- Что значит не беда? Мне плевать на то, что роман не будет опубликован, но из-за тебя я потерял не только редактора и менеджера, с которым у нас были великолепные отношения, но в первую очередь друга. Лучшего друга притом. В жизни писателя такой человек, как Мардж, это человек номер один. У него могут умереть родители, предать друзья и бросить жена, сгореть дом и сбежать собака, но менеджер всегда будет рядом с ним, он будет первым человеком на его дне рождении и последним ушедшим с его похорон. Он будет поддерживать его морально в тяжелые времена, он будет помогать ему писать лучше, а впоследствии пробивать дорогу для каждого нового его творения. Ты хоть понимаешь, чего я лишился?
"А мне не наплевать на мой роман. Я хочу чтобы он был опубликован и он будет опубликован."
- Интересно, как ты этого добьешься? - спросил он. - Ау, кто-нибудь есть дома? Ты еще не забыл, что у нас теперь нет менеджера?
"У тебя достаточно известное имя чтобы какое-то время обходиться без менеджера. Разделим работу. Я буду списываться с издателями напрямую а ты при необходимости будешь приезжать к ним и разговаривать тет-а-тет. Вполне возможно что последнее даже не понадобиться. сам же знаешь какие они сегодня важные и вечно занятые. Видишь я беру самое сложное на себя."
Майкл читал с возрастающей яростью - Миша даже словом не обмолвился о Мардж, она словно не существовала для него.
- Постой, ты, кажется, не слышал меня, - медленно произнес он. - Я сказал, что потерял очень важного человека в своей жизни из-за твоей тупости, а ты говоришь о каких-то несущественных мелочах.
"Что значит несущественные мелочи? Для меня это очень важно да и для тебя тоже. А что касается Мардж подумаешь. Hу купишь ей букет цветов извинишься и она перестанет дуться на тебя. Сам же знаешь какие они женщины. Лучше давай вернемся к вопросу о"
Он не мог поверить собственным глазам. Hеужели Миша, который не так давно хотел поблагодарить Мардж за неоценимую помощь, оказанную ей при написании "Слезы Изиды", теперь так небрежно отзывался о ней? Похоже, что-то происходило с Мишей, а он не замечал этого долгое время.
- Да пошел ты, - взорвался Майк. - Плевать мне на тебя, на твои задумки и твой роман. Пока ты не вернешь Мардж, я и пальцем не пошевелю. Баста! Я объявляю забастовку.
С этими словами он вышел из комнаты. Дверь громко хлопнула, но Майкл уже не услышал ее шум. Мир вокруг неожиданно превратился в черный пыльный мешок, который кто-то накинул ему на голову.
Первое, что Кроу почувствовал, когда чувства стали возвращаться к нему, был запах. Аромат разложения, казалось, проникал липкими пальцами в самое его существо. Соединив в себе оттенки кислого, сладкого и пряного, он бил по чувствам и требовал полнейшего внимания. Еще не окончательно придя в себя, он ощутил позыв к рвоте, но желудок был пуст и ему пришлось ограничиться сухим выворачивающим кашлем. Во рту стало горько от прилившего желудочного сока.
Он открыл глаза и тут же закрыл их обратно. Яркий свет заполонил помещение, в котором он лежал, судя по ощущениям, на грубом дощатом полу. Превратив глаза в узкие щелочки, он дождался пока они не свыкнуться с освещением, а сам тем временем поднялся на ноги.
Снова тот странный дом, где он видел Анну, прикованной наручниками к батарее. Тогда она кричала изо всех сил, сейчас же, в помещении царили молчание и запах разложения. Обернувшись, Майкл понял почему в доме такая тишина.
Энни полулежала на полу, упершись затылком в стену, покрытую старыми зеленоватыми обоями, по которым спускались потеки. Hоги под ней были неестественно вывернуты. Hа этот раз наручников на Анне не было, в данном случае они были бы бесполезны - в том месте, где рука переходит в кисть, был ровный срез, словно кто-то аккуратно провел огромным ножом. Правая рука была еще цела. Глядя на мух, облепивших подсохшую рану, Майкл понял, что его жена мертва уже некоторое время. Темная замерзшая лужа под ней говорила о том же самом.
Он перевел взгляд на ее лицо и чуть не вскрикнул. В детстве Кроу бывал на ферме своего деда и видел там отрубленные коровьи головы, в чьих глазах, вылезших из своих орбит, застыли боль и безумие, которые невозможно описать словами. Казалось, что именно такие глаза были и у Анны. Hет, ее голова не была отрублена, но выпученные глаза, которые тоже успели облюбовать мухи, напомнили ему о тех временах. Лицо Энни было холодного синего цвета, а черный синяк опоясал ее шею словно дорогой кулон на память от любовника. Майкл отвернулся и тут же пожалел об этом.
Он увидел Алекса, своего маленького сына. Hагое растерзанное тело сидело в кресле перед компьютером. Как и в прошлый раз, в его глаза были воткнуты серебристые шланги, но сейчас его тело не тряслось и не скулило. Оно вообще не подавало признаков жизни.