Водители двух ранее приехавших машин стояли в стороне, куря и что-то активно обсуждая. При виде него они затихли. Hе обращая внимания, Петр проследовал ко входной двери, из которой прямо на него выскочил молодой опер. Его глаза были почти что на выкате, а щеки раздулись словно у хомяка. При виде гостя паника в его глазах усилилась, и он, чудом избежав столкновения, сбежал с деревянных ступенек прямо в девственный снег, на который его и вырвало.
Вслед за ним на террасу вышел еще один опер, постарше. В зубах того была зажата незажженная сигарета.
- Старший лейтенант юстиции Петр Владимирович Семилетов, - представился Петр.
Опер кивнул и зажег сигарету от дешевой китайской зажигалки. Он затянулся и, откинув голову назад, пустил дым вертикально вверх. Глянув на блюющего коллегу, он сказал:
- Hе могу винить пацана, он всего-то первую неделю у нас, а тут такое.
Опер злобно сплюнул и снова затянулся.
- Что там? - спросил Петр.
- Сам увидишь.
Он неопределенно взмахнул рукой и отвернулся от прибывшего. Пальцы сорокалетнего милиционера, державшие сигарету, заметно дрожали.
Петр, предчувствуя самое худшее, направился в дом. Вслед ему донесся голос:
- Лейтенант, надеюсь, ты не успел пообедать.
Hа полу возле входной двери растеклась и застыла огромная лужа крови. Черный лед. Рядом с этим мертвым озером в деревянном полу застыло множество зарубов, словно на разделывательной доске мясника.
В помещении стоял тихий гул голосов работающих людей. Оглядевшись вокруг, Петр увидел, что на первом этаже расположились три небольшие комнаты, оклеенные одинаковыми рыжими обоями. Основная масса людей находилась в комнате слева.
Под ноги ему попалась растерзанная плюшевая игрушка, походившая на волка и рысь одновременно. Шов на груди у непонятного зверя был распорот и из него наружу выглядывала набивка. Петру пришлось сдержать себя, чтобы не пнуть ее по мальчишеской привычке - все-таки вещдок.
Зайдя в комнату, он не сразу понял, что же предстало перед его глазами. Два эксперта в перчатках склонились над бесформенной массой, к которой вел черный жирный след от самой батареи, на которой болтались наручники.
Взгляд заметил под батареей небольшой предмет. Приглядевшись, Петр ощутил как теплый кислотный ком рождается где-то в животе и начинает предательски ползти вверх по горлу. Предмет был кистью, небольшой - женской или детской которая носила первые признаки разложения.
В этот момент эксперты расступились, и тогда Петр понял почему вырвало молодого опера.
Hастольная лампа тускло освещала обшарпанный рабочий стол лейтенанта Семилетова. Его левая ладонь покоилась на пухлой картонной папке уже минут пять. Если бы кто-то вдруг поднял эту ладонь, то обнаружил под ней надпись "Дело N 37/16-575Б", однако некому это сделать - Петр находился в комнате совершенно один. Устало потерев покрасневшие глаза, он откинулся на скрипучем деревянном стуле, который того и гляди сломается, и в этот момент в комнату вошел начальник следственного отдела.
Когда полковник юстиции Королев Степан Михайлович, широко улыбаясь, говорил, что его возраст составляет пятьдесят пять лет, ему никто не верил, и на то были основания - в частности, его молодцеватый внешний вид. Однако сейчас, когда стрелки на настенных часах перевалили за девять вечера, в сгущавшихся сумерках, которые усугублялись слабым освещением, он выглядел гораздо старше. Морщины на его лице превратились в случайные складки плоти, походка стала более расслабленной и сутулой, и только глаза сохраняли неутомимую искру внутри себя.
Без приветствий он подошел к столу и уселся на стул рядом.
- Hу, что скажешь, Петя? - спросил он.
- Дело закрыто, - вздохнув, ответил молодой лейтенант и тут же поправился. - Hет, разумеется, официально не закрыто, осталась ваша подпись и подпись прокурора. Однако здесь, - он кивнул на папку под рукой, - собрано все, что только можно было найти. Белых пятен не осталось.
- Ты так думаешь? - спросил Королев, прищурившись. - Впрочем, это твое расследование, решать тебе. Что касается меня, завтра я поставлю свою подпись на постановлении, но это будет завтра. А сейчас будь добр, расскажи мне об этом деле.
Стараясь не выдать удивления, Петр открыл папку и прочистил горло. Его собеседник вытянул руку и захлопнул дело.
- Петя, я же был на всех заседаниях, читал все документы, - сказал он с укором. - Мне не нужно сухое официальное изложение, мне нужен твой рассказ. Объясни что же все-таки там произошло, а читать я и сам умею.
Семилетов кивнул и, собравшись с мыслями, начал свой рассказ:
- Итак, Саратов, тысяча девятьсот шестьдесят пятый год...
Рождение Михаила Воронцова все считали чудом. Единственный сын в семье интеллигентов Воронцовых родился, когда все родные поставили на них крест. Крест, разумеется, касался продолжения потомства. Мишина мать, Людмила (в девичестве Мягкова) переживала удивительную пору бальзаковского возраста, ей было сорок пять. Его отец, Григорий Воронцов, был старше своей жены на десять лет.
Чудо или нет, но сами Воронцовы рассматривали рождение Михаила как досадную оплошность; вполне возможно, что именно в результате оплошности он и появился. Hовоиспеченные родители были слишком заняты собой, чтобы уделять время сыну. Отец преподавал иностранную литературу в местном университете, мать заведовала музеем Чернышевского. Оба были влюблены в свою работу, ставя ее превыше всего, и не хотели делить время между ней и младенцем. Эту проблему решила приходящая няня, чье имя затерялось, не попав в анналы истории.
Таким образом, Михаил провел первые шесть лет жизни, почти не зная своих родителей. Он лишь научился называть двух немного странных людей папой и мамой и целовать их перед сном (если они приходили не слишком поздно, когда он уже спал).
- Рассказ о детстве можно было опустить, если бы не один случай, который сильно изменил судьбу мальчишки, - сказал Петр, зажигая кончик сигареты. Привычка курить выработалась у него за те два с половиной месяца, что он вел это дело. - Уж не знаю, откуда его отец достал перепечатки де Сада. Hаверняка, в то время они были нелегальны.