– Вы работали в лагере беженцев,– скорее утверждал, чем спрашивал Серый.– Неужели там было неинтересно? Откуда было взяться рутине?
– Ах, оставьте! С таким же успехом я мог работать и на северном полюсе. Я же не врач в прямом смысле этого слова – теоретик, исследователь, а временами статист. В бессонную ночь в голову приходит озарение, и потом месяцы и годы я трачу на то, чтобы опровергнуть собственную идею, продвигаясь ничтожно маленькими шагами. Я даже в чем-то рад, что меня вырвали из очередного тупика и привлекли к этому проекту – хоть увидел что-то новенькое, абсолютно новенькое. А в остальном – то же однообразие.
Ольга краем глаза заметила, как тень пробежала по лицу доктора Петкевича, который не мог остановить своего разговорчивого коллегу. Он лишь беспомощно ерзал в кресле, пока Кастрица, разморенный уютом, изливал свои мысли легко и свободно.
– Вы, видимо, имеете в виду историю с беглой химерой,– подлила масла в огонь женщина, наблюдая нервозность Петкевича.– Игорь Николаевич Вам наверное говорил, что мы занимались этой проблемой до начала беспорядков в Минске.
– Да, беспорядки вещь ужасная,– признался доктор Кастрица.– Но насколько эта химера, которую называют прототипом, беглая, я не знаю. А вот то, что это прототип или предтеча чего-то грандиозного – факт. Игорь Николаевич говорил мне о Вашей работе, и, в частности, что Вы продолжаете этим заниматься, и у Вас, наверняка, есть интересные результаты. Поэтому я с удовольствием обсудил бы круг вопросов.
Женщина, не скрывая улыбки, посмотрела на Петкевича и демонстративно кивнула головой в знак признательности. Тот, раскрасневшись, растерянно ей ответил.
– Все эти поездки изрядно выбивают из колеи,– не замечал ничего медик.– Но обстоятельства вынуждают. Если хотите, можно было бы поговорить прямо сейчас, за второй чашечкой Вашего замечательного кофе.
– Конечно!– спохватилась Ольга, сразу направляясь на кухню, чтобы доктор Петкевич не успел возразить.
– Вы будете работать в больнице Ворчуна?– заполнил паузу, вызванную отсутствием напарницы, Серый.
– Очень недолго – сделаю все дела и вернусь. Вот Игорь Николаевич задержится.
– Замечательно. Как в старые добрые времена.
– А вот и я,– вернулась Ольга.– Мне ужасно интересно, чего Вы добились, раскрывая загадку, на которой мы споткнулись.
– Загадка?– Кастрица взялся за вторую чашечку.– Это настоящий прорыв, сударыня. Знаете, чем я занимался последние годы? Теория влияния естественных мутаций на процесс общей эволюции.
– Но это старая теория.
– Прекрасно. И Вы знакомы с ней?
– В той части, которая касалась моей деятельности.
– И чем Вы занимались?
– Скажем, неестественными мутациями.
– Понимаю,– осекся доктор.– Вы как раз из тех опальных специалистов. Сожалею, и я был крайне возмущен самим фактом конвенции, но очень рад, что столкнулся с профессионалом в этой области. Вы можете представить, как злополучный прототип пошатнул теорию, на которой базируется вся современная наука. Я годы готовился, чтобы посеять только зерно сомнений в достоверность закостенелых догм, похоронивших свободу выбора для исследователя и создавших ложное ощущение полного понимания природных процессов. Годы! И зерно! И вдруг, появляется существо, которое фактом своего рождения разрушило все каноны и авторитеты одним махом.
– Мне трудно судить,– призналась Ольга.– Я видела это существо только пробегающим мимо. Ни анализов, ни опытов...
– Какие анализы? Я его вообще не видел. Сам он уже не интересен. Вот его производные – другое дело.
– Производные? Интересно. Одним из важнейших заключений, к которым мы пришли, была невозможность его размножения.
– Это по словам создателя? Гранковича?
Произнесенная фамилия заставила поперхнуться Петкевича, но, что более удивило женщину, эксперт Серый заметно побледнел, сильно сжав кулаки. Тогда она не могла объяснить такую реакцию своего напарника.
– Смотря, какой смысл вкладывать в слово «размножение»,– опять продемонстрировал полнейшую невнимательность доктор Кастрица.– Да, он не может воспроизводить себя известными нам способами, но никто не лишил его возможности разделиться.