Это был факт, и крыса не собиралась его оспаривать.
Развернувшись, она быстро засеменила восвояси, чтобы предупредить сородичей об открытиях, и успеть насытиться до того момента, как наступит время следующего таинства, и Он в грохоте своей славы вновь взлетит под свод облаков, или спустится с неба, чтобы восхищать ее.
Крик сорвался на протяжный стон, и, задохнувшись, Змей заплакал.
Слезы обжигали лицо, скатывались по вискам вниз, где растворялись в смрадной воде дна колодца. Боль и холод пронзали тело, сковывая спазмами судорог любое движение. Он не моргающими глазами уставился в маленький кружок неба, которое раскачивалось массой туч, обрамленных краями канализационного люка.
Равнодушный осенний небосвод был безучастен к клокотавшему бессилию человека, в очередной раз продемонстрировав превосходство над всем низменным, что покрывало остывающую землю или взирало из ее недр.
Дрожащие губы Гранковича беззвучно шептали: «Почему?», но никто в его мире не мог дать ответа.
Он снова жил, чтобы задаваться вопросами, сомневаться и удивляться, страдать и ожидать смерти, которая его уже дважды предавала...
Глава Одиннадцатая.
Проснулась Ольга лишь под конец дня.
Она чувствовала себя окончательно разбитой, а потому, прихватив возвращенное накануне оружие, вышла на улицу. У нее не было никаких планов, никаких конкретных желаний – только стремление отойти подальше от ненавистного места. Суета возле метро и крикливые команды бойцов Ворчуна остались позади, и женщина беспрепятственно удалилась вглубь городских кварталов, где царили спокойствие и относительная тишина. Ленивые патрули и посты реорганизованной армии не пытались задержать, перешептываясь за спиной и бросая испытывающие взгляды, да большой черный пес семенил какое-то время следом, останавливаясь всякий раз, когда она замедляла шаги.
– Извини, дружок,– Ольга машинально хлопнула себя по карманам.– У меня для тебя ничего нет.
Пес наклонил голову, внимательно на нее посмотрел и развернулся в обратную сторону.
Женщина чувствовала себя настолько одинокой, что неприятный ком собрался в груди, затруднив дыхание. Хотелось бежать без оглядки подальше от людей, от мрачного города, туда, где есть только зеленый лес, щебетание птиц и яркая синева неба с пушистыми облаками. Хотелось поселиться на берегу чистой реки, где играет рыба, и сладко пахнут лилии, где можно долго смотреть на прозрачные воды, которые шевелятся хрупкими нитями водорослей, чьи ленты никогда не спутываются, не пытаются развернуться навстречу течению, подчиняясь вечному порядку.
Хотелось порядка.
Ольга сомневалась, были ли открывшиеся видения навеяны памятью прошедшего детства или оставались плодом воображения, как несбыточная мечта, способная манить и увлекать, но была уверена, что это и есть то место, куда она желала попасть сейчас.
Ей удалось мыслями отгородиться от города, который продолжал жить вокруг своей жизнью, и не обращать внимания на его попытки запугать ее, подчинить грубой воле, уходя все дальше в лабиринт улиц. И ничто не могло совратить с этого пути – ничто кроме крика о помощи. Напуганного женского крика.
Ольга опомнилась и, на ходу перезарядив пистолет, бросилась в переулок.
Худощавый подросток в красной замусоленной куртке склонился над поверженной старухой, пытаясь вырвать из ее цепких рук бесформенный сверток. Он сжимал в правой руке угловатый пожарный топорик и делал угрожающие замахи им, громко ругаясь на пожилую женщину. Та визгливо сопротивлялась, выставляя перед собой свободную руку и жалобно всхлипывая.
Ольга крикнула как раз в тот момент, когда нападавший резко ударил топориком по руке, удерживающей предмет их спора, и дворик огласил громкий вопль старухи. Ее рука беспомощно повисла, а подросток резко выпрямился, прижав к себе сверток. Он повернул лицо к приближающейся женщине:
– Отвали, сука!
– Что же ты делаешь, мразь?– не своим голосом закричала Ольга.– Отойди от нее.
– Сказал: отлезь,– злобно оскалился подросток в ответ, не обращая внимания на направленный на него пистолет.
– Поможи, дочурка!– взмолилась раненая, повернув заплаканное лицо навстречу неожиданной заступнице.– Поможи!