Возможно, военные снисходительно улыбались под забралами шлемов, но снаружи этого видеть было нельзя. Они стояли железными изваяниями, неподвижно и терпеливо выжидая. Еще минуту бойцы ополчения пролежали на мокрой мостовой молча, разглядывая десантников через прицелы, но вскоре боевой запал сменился недоумением, послышался невнятный шепот и разговоры.
– Назовитесь!– громогласно потребовал предводитель, единственный оставшийся в вертикальном положении.
Ответом ему была тишина и мягкий шелест дождя. Он сделал несколько шагов навстречу, внимательно всматриваясь в закованных в броню истуканов:
– Если вы выступаете на стороне подонка и вероломного предателя Ворчуна, у вас последний шанс сдаться, иначе мы вас уничтожим. А если вы не его подлые приспешники, то поступаете под мое командование.
Он хотел сказать что-то еще, разоблачая, возможно, все недостатки Ворчуна, но его перебил голос Мазура, многократно усиленный динамиками:
– Всем немедленно сложить оружие с правой стороны улицы, а самим построиться лицом к обочине с левой стороны. Исполнять!
Шелест недоумения волной прокатился по неровным рядам ополченцев. Скафандр военного имел мощную акустическую систему, которая на неподготовленного слушателя могла произвести сильное впечатление. Если человек и в силах вообразить себе глас божий, то он должен был звучать именно так.
– Кто ты такой, что командуешь здесь?– неуверенно воспротивился предводитель.– Немедленно назовись, или мы живо с тобой разделаемся.
– Вы пытаетесь противостоять регулярной армии,– громыхал офицер.– На вооружении каждого солдата находятся два скорострельных пулемета С-70, а ваши дробовики не повредят и краску на нашей броне. В этих условиях на ваше полное уничтожение уйдет от десяти до пятнадцати секунд. А если учесть снайперов в засаде и вторую группу в вашем тылу – пять-десять секунд. Я уже достаточно потратил времени на разговор с вами, поэтому даю десять секунд на безоговорочное разоружение. Десять, девять, восемь...
Он успел досчитать до трех, прежде чем последний из боевиков, а это был предводитель, поспешил занять место в строю на обочине. И он единственный поднял руки вверх.
– Очень разумно,– подвел итог военный.– Вы не представляете для нас интереса, поэтому через несколько минут после нашего ухода можете продолжить борьбу за освобождение города от Ворчуна. Но если кто-то попытается нас преследовать, будет немедленно убит.
Двое десантников по беззвучному распоряжению офицера взяли под прицел группу ополченцев, чтобы остальные могли спокойно пройти дальше. Ощущая на себе удивленные и недобрые взгляды, Ольга почувствовала себя несколько виноватой перед незадачливыми вояками, мимо позорного строя которых она шествовала.
Они смеялись до слез, вспоминая отдельные моменты пережитой ситуации. Перекрикивая друг друга, наперебой рассказывали, что конкретно им удалось рассмотреть на перепуганных лицах ополченцев, и пытались дословно воспроизвести короткую речь своего командира. Сам же Мазур хранил молчание, изредка улыбаясь сам себе и демонстрируя снисходительность подобно заправской примадонне. Ему не хватало только больших пушистых ресниц, которыми можно придурковато хлопать, разбрасывая таинственные взгляды.
Ольгу больше чем сам эпизод забавляла картина его обсуждения. Она умилялась простодушным самолюбованием военного, наблюдая его мимику, которая предательски отражала хоровод тщеславных мыслей. И была настолько погружена в это созерцание, что, как и остальные, не сразу сообразила, что произошло в следующую секунду.
А произошло ужасное.
Сначала показалось, грянул гром, вполне объяснимый во время дождя, но когда один из солдат разлетелся в разные стороны, а его оторванная рука, описав дугу, едва не угодила в нее, женщина с опозданием поняла, что происходит. На них напали неожиданно и очень организованно. Десантники мгновенно бросились под прикрытие двухэтажного особняка, но на мостовой кроме изуродованного солдата остался еще один.
Он был ранен и громко стонал.