Ольга оглохла и, раздавленная шоком, закрыла глаза. Когда она их открыла вновь, вокруг дышал серый туман, сквозь который к ней наклонилось лицо.
– Олухи,– прочитала она по губам.– На ней же нет ни брони, ни шлема.
Военный больно обхватил ее угловатыми лапами скафандра и потащил сквозь едкий запах гари в темноту. Она хотела укусить от отчаяния Мазура, но боялась открыть рот, чтобы ее не вырвало. И все-таки, после того как военный по дороге встряхнул ее несколько раз, Ольгу вырвало. Ей было стыдно и противно. Она боялась встретиться глазами с кем-нибудь, и естественным выходом было лишиться чувств.
Пробыть без сознания достаточно долго не получилось: это была лишь секундная слабость. Ее бесцеремонно бросили на усыпанный острыми камешками пол и оставили без внимания. Неприятное ощущение во рту, напоминавшее о съеденном луке, немые толчки воздуха, как отзвук выстрелов, глухота – все пришло сразу, вдавило в каменный пол...
Слух вернулся резко и так неожиданно, что глаза едва не выскочили из орбит.
– Мины поставили?! Бросьте пару датчиков движения под окна,– приказывал офицер.– Убираемся на второй этаж! Подберите ее кто-нибудь!
Раздалась оглушительная очередь – стрелял кто-то из десантников рядом. В ушах родилась ответная боль, а шум все не прекращался. Ольгу приподняли и подтолкнули к лестнице. Она еле успевала передвигать ногами, цепляясь за ступеньки... Что-то больно оцарапало плечо...
Опять наступила тишина. На этот раз она была настоящей.
Десантники напряженно замерли в ожидании, но стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась. Прошло много времени, прежде чем Мазур пошевелился. Он повернулся к ней лицом и улыбнулся.
– Получилось,– прошептал он.– Получилось, черт бы всех побрал.
– Я беру лестницу и два задних окна,– заголосил кто-то.
– Я держу окна на улицу,– поддержал его другой.
– Ну, тогда я осмотрю дом и соседние комнаты,– пробубнил Чигирь.
– Теперь будет полегче… Леха, ты меня слышишь?
Последние слова Мазур произнес только в глубину своего шлема, но Ольга отчетливо слышала и его слова, и шуршанье внутренних динамиков его шлема. Это было похоже на невольное подслушивание.
– Слышу, лейтенант, слышу,– ответил тихий голос в динамиках.
– Расскажи о ранениях.
– Правую ногу мне отстрелило выше колена напрочь. Ступни левой тоже нет. Ранение в живот по касательной.
– Компьютер работает?
– Да, с панцирем все нормально. Кровотечение он мне остановил и напичкал химией.
– Что видишь вокруг?
– А нихрена не вижу! Здесь крутые засели. Не проявляются никак.
– Ты приманка, пока живой. Они будут ждать, что мы полезем за тобой под обстрел.
– Я все понимаю…
– Ничего ты, Леха, не понимаешь,– в грубом голосе офицера даже проявились нотки тоски и печали.– Тебе надо сыграть в трупа. Твой панцирь хорошо покорежило, кровищи разлил реку. Видок что надо. Пусть панцирь введет тебе успокоительное и снотворное, чтобы часа на два тебя вырубило полностью. Пусть постепенно накроет термальным камуфляжем, чтобы в их глазах ты «остывал». Лучше было бы и сам панцирь по таймеру выключить часов на пару, чтобы автоматика не сработала. Своими пушками ты нам не поможешь, а себя подставишь.
– Ох, Саня, рисково это. Заживо ты меня хоронишь…– вздохнули динамики.
– Прекращай ныть. Мы и не из таких передряг выбирались. Твое дело – прикинуться ветошью и ждать. Мы уйдем отсюда, и они пойдут за нами. Потом вернемся за тобой.
– Врешь ты. Так паршиво как сейчас еще никогда не было. Я лежу без ног, как куча дерьма в середине улицы. Таких передряг еще не было.