Комитет, под давлением которого инцидент и был быстро исчерпан, освободил экспертов от подробного отчета о происшедшей перестрелке, удовлетворившись оперативной информацией, чем сэкономил для них уйму времени, которое они посвятили вечерней прогулке по старому парку в центре исторической части Минска.
– Ты преувеличиваешь,– успокаивала полицейского Ольга.– Не забывай, что любое общество построено на насилии, унижении одной личности коллективными интересами, и это неизбежно. Сама суть государства предполагает жестокость и насилие, о чем бы ни говорили социологи и политологи. Мы стали жертвами лишь частного проявления политики подавления, но небеса, при этом, не упали на землю, и ничего нового не произошло.
В эти минуты она была невероятно счастлива! Как она мечтала о том, что когда-нибудь вот так, под руку, будет прохаживаться с любимым ей человеком по вечернему парку, небрежно разговаривая на отвлеченную философскую тему! И пусть была ночь, а не вечер, пусть рядом был вовсе не суженный, а малознакомый сослуживец, пусть эта тишина и безлюдье продиктованы комендантским часом, но ведь звезды где-то за непроницаемыми тучами горели самые настоящие. И шуршание прелых листьев под ногами, и влажное дыхание ветра, и теплое крепкое плечо рядом были подлинными! Как ей хотелось удержать иллюзию, которая так томила в груди и ласковой слабостью сковывала движения.
– Я не хочу в это верить! Отказываюсь,– тревожил своим низким голосом тишину аллеи Серый.– Ведь, если так рассуждать, все потуги поддерживать закон превращаются в какую-то игру со множеством правил, но без всякого смысла. Если закон не является первостепенным условием существования общества, то как мне дальше выполнять свой долг, как убивать преступников? А мне это доводилось делать. Как смириться со смертью, которая случается рядом? Я не хочу этого признавать. Да, я прекрасно понимаю, что наш мир катится в пропасть, что люди с каждым годом не становятся лучше. Мы погрязли в собственной жестокости и пороках, но моя жизнь посвящена светлому идеалу – служению справедливости. Я не слепой, и вижу безумие нашего мира, как говорила старуха...
Эксперт резко остановился и посмотрел на Ольгу:
– Ты знаешь, Кармина тоже погибла. Я нашел ее наверху, когда побежал за нашим убийцей.
– Это тоже он?
– Нет, в его стиле резаные или рваные раны, а у старухи было по меньшей мере с десяток пулевых ранений. Я подозреваю, она не очень нравилась дружкам Демьяна.
Легкий налет романтичности, навеянный погодой, быстро развеивался, возвращая воспоминания ушедшего дня. На какое-то мгновение вернулись и ощущения беспорядочной перестрелки в подъезде, и Ольга непроизвольно вздрогнула.
– Прохладно, надо вернуться в машину и поискать ночлег,– отреагировал внимательный эксперт, разворачивая спутницу в обратную сторону.– Да и встретить здесь патруль легионеров мне не хотелось бы: на машине хоть пулеметы установлены – сможем отбиться.
Откуда-то издалека эхо принесло звуки беспорядочных выстрелов, к которым город еще не успел привыкнуть, и растворило их в мирном шуршании листвы парка. Старые крепкие деревья еще прочно удерживали свои увядшие кроны и возмущенно раскачивали ими над головами задумчивых прохожих, беспокоивших защищенные от дерзких ветров аллеи своими непочтительно громкими голосами. Иной раз могучие ветви со скрипом и скрежетом сгибались к самой земле, словно пытаясь ухватить огромными кряжистыми ручищами незваных гостей. И тогда парк наполнялся странными звучными стонами, которые пробуждали пугливый шепот опадающих листьев и наделяли голосами беспокойное движение теней. В этом размеренном танце даже ограниченное воображение прагматиков могло рассмотреть многие таинственные образы, разбуженные угрюмой осенью.
В такие минуты с людей, разбалованных собственным самомнением, слетает спесь владычества над природой и самой жизнью. А где-то в душе наряду с первородным страхом и древним преклонением перед стихией возникает столь знакомое ощущение чьего-то пристального, тяжелого взгляда за спиной, который проникает в сокровенную сущность человеческого «Я», где мы бережно храним самые темные тайны. Тайны, недоступные порой нам самим, либо искренне отвергаемые стыдом и боязнью быть уличенными в деяниях и помыслах, собой же осуждаемых. Но при этом составляющих неизменную часть личности, самовлюбленную до неприличия и настолько интимную, что даже себе не хочется признаваться в ее существовании. Каждый хоть однажды в жизни испытывал на себе этот взгляд, ощущая, как неприятный холодок пробегает волной по всему телу.