— Только спасибо скажет, наверное, — проговорила Иветта; она еще не пришла в себя — опустошив и разбередив ей душу, цыгановы чары рассеивались.
Мужчина сходил к машине, принес мешочек шишек, вытащил пригоршню.
— Подбросим, говорю, еловых шишек, чтобы горело ярче?
— Чего?
— Подбросим, говорю, еловых шишек, чтобы горело ярче?
— Бросайте, не жалко, — ответил тот.
Мужчина проворно и аккуратно разложил шишки на горячих угольях, огненными розами стали они вспыхивать одна за другой — запахло хвоей, смолой.
— Чудно! Чудно! — воскликнула Иезавель и снова взглянула на мужа. Тот с высоты своего роста одарил ее теплым взглядом, словно теплый лучик скользнул по льду.
— А вы любите огонь? — перекрывая звонкий стук молоточка, крикнула Иезавель Иветте. — Я, например, обожаю!
Молоток цыгана явно докучал даме. Она обернулась, нахмурила тонкие бровки, вот-вот прикажет: «Хватит стучать!» Иветта тоже обернулась. Приподняв крепкое плечо, широко раскинув ноги, цыган склонился над блюдом. Казалось, он и не замечал Иветту.
Спутник маленькой Иезавели, не вынимая трубки изо рта, подошел к цыгану, стал рядом. Сошлись двое мужчин, как два пса, которым для знакомства нужно обнюхать друг друга.
— А у нас медовый месяц! — покосившись на Иветту, как на кровную обидчицу, вдруг сказала Иезавель. Голос у нее был высок и резок, точно клич сойки или грача.
— Да что вы говорите! — воскликнула Иветта.
— Мы устроили медовый месяц до свадьбы! Вам знакомо имя Саймона Фосета? — На севере этого богача-инженера знали хорошо. — Так вот, я его жена, и он сейчас со мной разводится. — Дама бросила на Иветту неожиданно вызывающий и вместе с тем тоскливый взгляд.
— Да что вы говорите! — снова воскликнула Иветта.
Она поняла, почему в больших, карих, почти детских глазах этой женщины столько вызова и затаенной обиды. Очевидно, она очень прямодушна, хотя и рассудочна. И это, быть может, послужило одной из причин, побудивших известного повесу Саймона Фосета развестись с ней.
— Как только я получу развод, мы с майором Иствудом поженимся.
Без обмана, без утайки она сразу выложила все карты на стол.
А поодаль переговаривались мужчины. Иезавель обернулась, большие карие глаза задержались на цыгане.
Он время от времени нарочито смиренно посматривал снизу вверх на мужчину в пестром свитере с трубкой в зубах, а тот, глядя на цыгана сверху, вел с ним «мужской» разговор.
— …А лошадей оставили в Аррасе, — донеслись тихие цыгановы слова.
Говорили они о войне. Цыган служил на батарее в одном полку с майором.
— А он довольно красивый! — отметила дама.
Для нее цыган был лишь одним из безликой солдатской массы.
— Очень красивый! — признала Иветта.
— Неужели вы на велосипеде приехали? — В свой вопрос Иезавель вложила немало удивления.
— Да. Из Пэплуика. Мой отец — настоятель тамошней церкви, господин Доброхотли.
— Вот оно что! — протянула Иезавель. — Как же, знаю, читала. Очень умно пишет! Очень умно!
Еловые шишки догорели, украсив костер букетом хрупких пепельных роз. Небо к вечеру затягивалось облаками. Наверное, ночью пойдет снег.
Вернулся майор, напялил тяжелую шинель.
— Мне показалось знакомым его лицо, — заговорил он, — и верно: цыган этот у нас в полку ходил за лошадьми.
— Вот что! — вдруг воскликнула дама, повернувшись к Иветте.
— Поедемте с нами до Нормантона. Мы живем в Скорсби. А велосипед ваш привяжем к машине.
— Хорошо, — кивнула Иветта.
Мужчина покатил велосипед к машине, а Иезавель окликнула детишек — они украдкой разглядывали ее.
— Идите-ка сюда! Идите же, не бойтесь. — Она достала маленький кошелек и выложила на ладонь шиллинг. — Подойдите же! Это вам! — крикнула она.
Цыган отложил молоточек и блюдо и скрылся в фургоне. Старуха что-то хрипло крикнула малышам из своего угла. Двое ребят постарше несмело вышли вперед. Иезавель дала каждому по серебряной монетке; одному шиллинг, другому — два, других у нее не нашлось. И тут же послышался окрик сокрытой от глаз старухи. По ступенькам спустился цыган, подошел к костру. Иезавель беззастенчиво и деловито, что присуще детям Сиона, стала разглядывать его лицо.
— Вы воевали под началом майора Иствуда?
— Да, сударыня.
— И надо же где встретились! — Она перевела взгляд на небо. — По-моему, скоро пойдет снег.
— Не так уж скоро, — возразил цыган, тоже посмотрев на небо.
Накрепко замкнул он свое сердце. Издревле цыгане вели неравную борьбу с обществом и его устоями. И нет-нет да и удавалось хоть в малом расквитаться.