Виталик принес ей чай, который сделал со старанием и любовью, но те не были оценены по заслугам – красавица даже не удостоила его благодарности. Вместо этого она потребовала от Костика, чтобы тот продолжил ублажать ее серенадами. А бывший друг и рад стараться – опять принялся бренчать и рвать глотку.
Виталик зашел за повозку, дабы уже здесь, вдали от посторонних глаз, дать волю слезам. Но те лились недолго. Обида и горечь сменились иным чувством – холодной безжалостной яростью. Если вчерашний вызов бывшего друга на поединок был продиктован бушующими в нем эмоциями, то сегодняшнее решение убить гада было принято в состоянии злобного хладнокровия. Костик должен был умереть, и он умрет. Пусть наслаждается последними часами на этом свете. Не успеет этот день закончиться, как мнимый друг и ныне действующий заклятый враг, расстанется со своей никчемной жизнью.
К тому моменту, когда вернулись Ратибор, Артур и Петя, Виталик уже был близок к тому, чтобы наброситься на Костика, прямо на глазах возлюбленной, и убить его не благородным манером – клинком в поединке, а путем бытового удушения. Его даже не удивило, что соратники вернулись в том же составе, то и отбыли на поиски. Виталику было не до пропавших друзей. Тут бы с одним бывшим другом разобраться.
– Запрягайте лошадей в повозку, – приказал Ратибор.
– А где остальные? – спросил подошедший к нему Костик.
Вождь снизил голос, дабы не шокировать Машку ужасными известиями, и сообщил:
– Их больше нет.
– То есть? – удивился Виталик.
– Их убили, – тихо ответил Ратибор.
– Кто?
– Я не знаю.
– Но как?
– Не важно. Не хочу об этом вспоминать. Одно лишь могу вам поведать – смерть их была ужасна.
– Разве мы не станем мстить? – удивился Костик.
Ратибор испустил тяжкий вздох.
– Не в этот раз, – сказал он. – Мы в опасности здесь. Нам нужно уезжать. Чем дальше уберемся отсюда, тем лучше.
Ни Виталик, ни Костик не стали спорить с Ратибором. Его авторитет в отряде был непререкаем. Они взялись запрягать лошадей в повозку, другие собирали и упаковывали палатки. Лагерь свернули быстро, и уже через полчаса выступили в дальнейший путь. Машка вновь ехала в повозке, а ловелас Костик пристроился рядом и вел с ней веселые беседы. Виталик, глядя на бывшего друга с возрастающей ненавистью, не мог поверить своим глазам. Они лишились троих своих соратников, а этот гад ведет себя так, будто ничего не случилось.
А про себя подумал – сегодня же вечером я его на клинок-то насажу. Сегодня же. А если Маша спросит, куда он пропал, совру что-нибудь.
Тут голову Виталика посетила блестящая идея. Он решил не только убить бывшего друга, но и опорочить память о нем. Сказать Машке, что тот струсил и сбежал. И добавить, что он всегда был трусом.
В этот день они ехали быстрее обычного. Ратибор стремился увести свой отряд из земель, где властвовали кровожадные маньяки. Ему казалось маловероятным, чтобы те стали преследовать их бесконечно долго. Наверняка, эти нелюди сидят на одном месте, терпеливо поджидая, когда мимо проедут беспечные путники.
Но как же сильно он заблуждался, этот наивный Ратибор.
11
– Поднажми, Владик! Не жалей силы про запас. Поверь, они тебе не пригодятся. Вчера я гадал о твоем будущем на консервной гуще, и там все плохо. На твоем месте, я бы не строил далеко идущих планов. Ты не пойдешь далеко.
Несчастный программист бежал вперед уже даже не на страхе, а сам не зная на чем. Откуда брал энергию его измученный организм? Что за сила заставляла его ноги делать шаг за шагом? Мрачные пророчества Цента касательно его судьбы уже не казались Владику пустыми словами. Возможно, изверг из девяностых действительно что-то знал. Или спланировал. Уж не задумал ли он учинить над своим несчастным спутником неистовое истязание?
– Наша цель – настичь и покарать злодеев, – продолжал хрипеть мучимый отдышкой Цент. Он бежал позади Владика, и если вдруг программист замедлялся, разгонял его пинками под зад. Ягодицы Владика, недавно изведавшие ремня, отзывались резкой болью на каждое прикосновение, а уж удары заставляли его невольно нестись вперед с повышенной скоростью.
– Злодеи обречены, – гнул свое Цент. – Мы будем карать их, карать жестоко и страшно, без вазелина и пощады. Трое из них заплатили за свои злодеяния, но остальные еще живы. Когда я вспоминаю об этом, меня охватывает негодование. А тебя?
Владик исторг из себя какой-то нечленораздельный звук. Говорить он уже не мог. От изнеможения у него заплетался язык и мутился рассудок. Ему казалось, что вся оставшаяся энергия тела ушла в ноги, а прочий организм вообще перестал функционировать. Разве что желудок то и дело напоминал о своем существовании болезненными спазмами. Владик ничего не ел со вчерашнего утра. Цент сказал ему, что идя по тропе кровавой мести, не следует думать о низменных вещах, вроде пищи телесной. Сам, при этом, почему-то стабильно жрал распиханные по карманам заначки – там у него были припрятаны и сухарики, и орешки, и конфеты. Закидывался, в общем, калориями. А Владику не перепало ничего. Владик, впрочем, давно уже не удивлялся этим вопиющим двойным стандартам. Он удивлялся иному – почему его измученное тело упрямо продолжает подавать какие-то признаки жизни? Он уже и сам рад бы был прервать ужасную муку по имени жизнь, но даже этого он не мог сделать без высочайшего дозволения Цента. Тот даже на тот свет уйти не давал, гнал вперед да лягал по ягодицам.