Серые и утомительные дни текли ужасно долго. День за днём, неделя за неделей - всё одно и то же, всё бессмысленно и глупо. Уже начался ноябрь. Ни разу не слышала, чтобы кто-либо называл этот месяц своим любимым. А мне он почти нравился. Он гармонировал с нашим унылым городком, для которого снег был слишком бел, а зелень и осенняя пестрота слишком ярки и вычурны. Вот тягучая монохромность самое то.
Так и пошло: первый день, второй, третий... Голые деревья, промёрзшая бурая земля и печальное серое небо. Пробирающий до костей ветер и ужасная морозная сухость - дождя с середины октября не случалось. Хуже погоды не придумаешь.
Как мне сиделось с новоиспеченным соседом по парте? Обычно мы с ним просто не разговаривали. А когда разговаривали, у Миши находился тысяча и один повод для недовольства: то я учебник забыла, то калькулятор не принесла и так далее. С одной стороны, его можно понять – он был на меня обижен. Возможно даже, за дело. Поэтому его нападки я принимала снисходительно, огрызаясь лишь изредка.
В новом биологе мне не виделось ничего примечательного. Этот высокий мужчина лет сорока носил идеально отглаженный костюм и пристально оглядывал опоздавших поверх своих прозрачных очков. Спрашивал он по всей строгости, предъявляя кучу претензий и заставляя нас запоминать прорву правил. Как я к нему относилась? Я бы ответила никак, но, думаю, это было бы не совсем честно. Он вызывал во мне скорее отрицательные чувства своими вечными предубеждениями и едкими шутками. Как он относился ко мне? Опять же - никак.
Вот так учебные месяцы в одиннадцатом классе и текли. Ничего выдающегося не происходило, а если и происходило где-то рядом, я сразу же решала, что меня это не касается и особо не обращала ни на что внимания. Пока однажды ближе к концу злосчастного ноября не случилось то, из-за чего всё и пошло под откос впоследствии.
Я вернулась из школы и меня удивило, что родители уже были дома. Сразу, как только я вошла, меня поразила небывалая гнетущая тишина в квартире. Избавившись от верхней одежды, я не без опаски заглянула на кухню. Отец стоял у окна, мать сидела за столом, подперев щеку кулаком. Оба смотрели в никуда и молчали. Мне пришлось кашлянуть, чтобы вывести их из этого состояния.
Передавать какие в точности выражения были использованы ими для сообщения мне скорбного известия, не имеет смысла. Важна суть – моя сестра. Её больше нет.
Услышав это, я так опешила, что первые минут пять вообще не могла ничего выговорить. Но я не плакала, нет. Даже намёка на слёзы не было. Нас с сестрой никогда не связывали близкие отношения. Родители говорили, что она всегда считала нас чужими. Как и они её, собственно. Я же скорее была удивлена, чем расстроена. Удивлена даже не самим фактом её смерти, а реакцией родителей. Да, тёплых отношений у них с ней не было, но она их дочь, а они... Словом, больше её кончины их занимали долги, которые она оставила после себя. Да, кредиты не выплачены. Сумма огромная. Прописана она в нашей квартире, мы ближайшие родственники и здравствуйте, все вытекающие отсюда последствия. Теперь на их плечи легла задача выплачивать деньги в тысячу и один банк. Вот это их печалило намного сильней утраты первенца.
На что досадовала я? Не знаю. Я ушла в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь, чтобы переварить случившееся. Но в голову, как назло, не лезла ни одно систематизирующая мысль. Ничего в мозгу не раскладывалось по полочкам, и комок моих застывших чувств остановился где-то в районе солнечного сплетения, так и не добравшись до горла.
В тот вечер я так и не села делать уроки. Меня хватило лишь на то, чтобы сидеть на кровати, молча уставившись в мглу за окном. Я щёлкала включателем на гирлянде, висевшей над моим столом. Она светилась весёлым золотистым светом и лампочки отражались в стекле. Её подарил мне на день рождения Миша. Он сказал тогда, что у меня глаза Бэмби, и это не звучало как комплимент. «Из-за них ты вечно выглядишь одновременно напуганной и заинтригованной. Но когда в них сверкают огоньки выглядит даже мило».
Держу пари, в тот момент во мне не было ничего милого. Просто эта гирлянда меня немного успокаивала.
Похороны — странная вещь. Особенно похороны моей сестры. Молодая девушка, такая ветреная и непокорная, с чёртиками в глазах — теперь просто труп. Бледная тень былого человека, смиренно почивающая на белом бархате гроба. На кладбище пришло мало народу: пара ближайших родственников, несколько коллег и друзей родителей. Они с расчётливой холодностью провожали покойницу в последний путь. Без слёз, без сожалений. Ни друзей, ни безутешного жениха, никого.