– Поговори с отцом, – предложил Владыка, – я не хотел бы лишать тебя всех прелестей детства, но пока ты ребенок, ты не поймешь своего счастья. А у твоего батюшки есть более веские аргументы.
Отец же, выслушав просьбу, только головой покачал. И этим же вечером в учебную комнату княжича пришел священник.
Мико, разумеется, знал о Боге, о том, кого Владыка называл фийн диу, а князь почтительно – Отцом Небесным. Мико знал, что именно Бога надо просить, чтобы все было хорошо, и благодарить за то, что Он есть и всех любит, и обо всех заботится. Бога надо было любить, и Мико любил его, он легко отвечал дружбой на дружбу, и любовью на любовь, наверное, потому что не был темным, а был немножко смертным и подружился с дорэхэйт.
Священник, ставший новым наставником, рассказал княжичу гораздо больше.
Первая их встреча прошла не совсем гладко. Увидев будущего ученика, батюшка охнул и судорожно перекрестился. Мико, знающий, что когда крестятся взрослые, нужно делать так же, в свою очередь осенил себя крестным знамением. Священник покосился на князя, скромно сидящего в уголке – Мико показалось, что взгляд был испуганным, но это вряд ли, князь же никого не убивал просто так – доброжелательно улыбнулся и представился отцом Лайошем.
– У меня есть отец, – сказал Мико, – я буду звать тебя по имени.
Священник вновь взглянул на князя, но тот улыбнулся в усы, и гость не посмел спорить.
Они прозанимались два часа, почти до заката, и Мико не успел в этот вечер забраться на крышу замка, чтобы подстеречь уходящее солнце. Лайош сначала боялся, ученика своего боялся, и князя, тихо просидевшего все время занятий за чтением какой-то книги про войну. Но постепенно освоился, перестал боязливо оглядываться, и с ним стало гораздо интереснее.
Лайош сказал, что Бог создал небо и землю.
– А остальное, кто?
– Что “остальное”? – не понял Лайош.
– Другие земли… – Мико искал слова, чтобы объяснить, – другие крэ. Талау – это же не одна земля, а много… много планет! – он вспомнил, наконец греческое слово, которое должно было быть понятно смертному.
– Ах, планеты! Конечно, их тоже создал Бог.
– И звезды?
– Да, разумеется. Весь мир создал Бог, он творил шесть дней, и в день шестой создал человека, и увидел, что это хорошо, и в день седьмой решил отдохнуть.
– А других смертных кто создал? – тут же заинтересовался Мико.
– Все смертные произошли от перволюдей.
– А как они попали на другие планеты?
Лайош долго молчал, ничего не переспрашивал, просто очень глубоко задумался. Но Мико уже и сам понял:
– Это Бог всех переселил! Как дедушка. У него в садах смертные сначала все вместе, а потом он кого-нибудь в другой сад пересаживает.
– Да-а, – не очень уверенно протянул Лайош, – конечно, это Бог. Но, – он снова оглянулся на безмолвствующего князя, – твой дедушка умер. Он на небесах.
– Ага, – подтвердил Мико, довольно улыбаясь, – высоко-высоко. Он давно умер, – и доверительно сообщил: – Я тоже хочу умереть и попасть на небо. Но дедушка говорит, что отец не разрешает…
Что ж, следовало признать, что первый урок оставил учителя в глубоком недоумении, зато для ученика в сложном устройстве мироздания многое прояснилось. Мир в изложении Лайоша оказался намного проще, чем представляли его наставники в замке деда, или веселые алфар.
По столице же очень скоро, буквально, после нескольких занятий с Лайошем, поползли слухи, что княжеский сын, не иначе удостоился Откровения. Невинный отрок, с кожей белой, как молоко, с длинными черными кудрями, мягкими, как лебяжий пух, и чудными очами, чей взгляд проникает глубоко в самую суть вещей, несколькими словами, простыми и бесхитростными, какой только и может быть речь ребенка, открывает своим учителям новые истины и славит величие Божие, и учит восхищаться дивными Его творениями.
Потом, позже, уже с другими учителями, княжич Михаил постигал глубину и пугающую красоту христианства, и даже разум фейри, живой и гибкий, не признающий никаких законов, но знающий множество их, не в состоянии был понять, что же такое Бог. Зато принц смог принять Господа, всем сердцем, всей душой, благодаря Его за то, что не-человеку, нечистому, позволено было причаститься таинств, за то, что Бог дал ему бессмертную душу и удостоит когда-нибудь Царствия Небесного.
А тогда, на уроках монаха Лайоша, он понял то, что должен был понять по замыслу отца: жизнь его – подарок Бога, она в руках Господа, и только Он волен решать, когда и как ему умереть. А все, что может Мико, это непрестанно благодарить Небесного Отца за то, что получил от Него драгоценный дар. Все, что создано Богом – прекрасно и удивительно.
С этой мыслью, каждый день, каждый час своего существования находя ей все новые подтверждения в бесконечно удивительном мире, Мико жил, пока не исполнилось ему тринадцать.
В ту осень отец впервые взял его на войну.
Письмо, а точнее, коротенькая записка Курта была адресована его бывшему однокласснику, Георгу Эйнеру, родившемуся в Германии и выросшему в СССР.
В их школе, копии Интернационала в миниатюре, вообще хватало учеников со сложными судьбами, но Георг Фридрих Эйнер своим положением выделялся даже на этом фоне.
Он был единственным сыном нынешнего кайзера, наследником престола. И ему едва исполнилось семь, когда отец отправил их с матерью в Москву. Так было безопаснее. Германские спецслужбы в те годы, шесть лет спустя после войны, с трудом обеспечивали безопасность нового кайзера, жену же его и сына взял под охрану могущественный друг и сосед Германии.
Разумеется, пока Георг учился, ни Курт, ни другие одноклассники не подозревали о том, кто он на самом деле – спортсмен, сорвиголова и круглый отличник Жорка Эйнер, – не знали даже его настоящего имени. И никому, кроме Курта – самого близкого друга – он так ничего и не рассказал. А Курту рассказал. На выпускном. Весь класс собирался неделю после бала провести на турбазе. Они ведь в последний раз выезжали туда вместе, прекрасно понимая, что дальше жизнь разбросает всех по разным краям. Родным, но таким далеким от Москвы, вообще от России. А Георгу предстояло возвращение в Берлин. Так было заведено у них в семье: быть дома с первого дня каникул до последнего. Дома – это не под присмотром отца, а просто – в Германии.
Семь лет назад… За это время много чего случилось, и у Георга, и у Курта, много раз привычный ход вещей нарушался, жизнь, как поезд на стрелке, сворачивала на новую колею. У Георга – непрерывная учеба. У Курта – армия. У Георга – не сложившаяся любовь. У Курта – поступление в академию на очень необычный факультет. У Георга – пуля в правом плече (результат неудавшегося покушения террористов), и страшно подумать, что будет, когда из принца он станет кайзером. У Курта – поездки на молодежные стройки, комсомольская работа, одна за другой ни к чему не обязывающие влюбленности…
Но адрес, о котором договорились еще тогда, на выпускном вечере, все семь лет оставался неизменным. Письма на имя “Эйнер” находили адресата, и Курт всегда получал ответ.
Как выяснилось, почтамта в Ауфбе не было, не было даже почтового ящика в гостинице. Горожане связей с внешним миром не поддерживали, а господа Гюнхельды, как объяснила фрау Цовель, изыскивали какие-то свои методы для отправки и получения корреспонденции. Они частенько уезжали за пределы Ауфбе по делам, своим или городским, а где-то там, дальше по шоссе, наверняка можно было отыскать почтовое отделение.
Курт с Элис так и поступили.
И отыскали.
Совсем недалеко, в соседнем городке под названием Бернау. Там же, разумеется, был и телефон.