– Мое имя Эльрик де Фокс, – вновь зазвучал низкий красивый голос, – также меня называют Меч, или Звездный. Ищите меня в Мессере, ваше высочество, спросите там Торанго, вам подскажут. Но мне хотелось бы, прежде чем дойдет до мести, чтобы вы знали: мы убили Владыку в ответ на зло, много худшее, чем убийство, и совершенное не в силу обязанностей и положения Владыки Темных Путей, а просто ради забавы. Учитывайте это, принц, когда отправитесь мстить мне. Шаххе гратт[49].
Звездный приложил руку к сердцу, развернулся и вышел вслед за своим другом. Уже в коридоре эльф отчетливо и ядовито прошипел:
– Турхх фарххе.
“Сверхъестественный дурак”, – машинально перевел Наэйр и отметил, что эльф произносит слова, излишне растягивая окончания.
Какая глупость… какая разница?
Он стоял у стола, совершенно свободный, сабли удобно лежали в ладонях… А тело деда уже истаяло, не оставив ничего, кроме слабо светящегося серебром тумана. Владыка погиб. Деда нет больше. Деда… нет.
Надо было догнать пришельцев, убить или погибнуть. Но вместо этого к горлу подкатил комок, и Наэйр горько заплакал, сидя на полу, рядом с лежащим на паркете черным мечом Санкристом. Жалость… какая она оказывается горькая, душная, вязкая. Какая она… безнадежная.
Он был один в пустом замке, он был один, никто не видел, как он плачет, а значит, это было не стыдно.
Невилл действительно подарил ей цветы. И не какие-нибудь волшебным образом добытые в дальних странах, а лесные, белые и тонкие, почти прозрачные.
– Клойгини , – сказал он, – колокольчики. Послушай.
Элис прислушалась: хрупкие белые цветочки издавали чуть слышный малиновый звон.
– В них ночуют пиллигвины. Знаешь, кто это?
– Дорэхэйт, – немедля вспомнила Элис. – Маленький народец, вроде эльфов. Живут в чашечках цветов. Но здесь же чашечки вниз, как они не падают?
– Никак не падают, – улыбнулся Невилл, – разве что выпрыгивают перед рассветом, чтобы умыться росой.
Сегодня он не провожал ее до дома: был ранний вечер, и кто-нибудь из соседей мог увидеть Элис в необычной и нежелательной компании. Поэтому они расстались на опушке леса, у подножия Змеиного холма. И Невилл сказал, что когда стемнеет, он пришлет за ней Камышинку. Элис даже не подумала о том, что она-то не фея, ей и спать когда-то надо.
А в доме надрывался телефон. И было в его звоне что-то страшное, пронзительное – так, наверное, звучали в войну сигналы воздушной тревоги. Элис схватила трубку и услышала голос Барбары:
– Боже мой, девочка, ну где же ты? Я сейчас приеду. Элис, у меня для тебя плохие известия.
Потом был какой-то сумбур. Элис смотрела в газетную колонку светской хроники, не понимая, даже не пытаясь понять, какое отношение имеют к ней страшные сухие слова, обрывки равнодушных строчек.
“…найден мертвым… Розенберг… единственной дочери и наследницы… были помолвлены…”
Какое отношение эти слова имеют к Майклу? Сердечный приступ? Но как же так?! У него же здоровое сердце.
– У него здоровое сердце, – Элис смотрела на Барбару, – он же футболист. Он капитан команды. Им все так гордятся… он же спортсмен…
И поняла, наконец, что все правда.
Понимание пришло с залитых солнцем трибун, с кричащих яростно-восторженных трибун. И понеслось, покатилось, как шарик в желобе… Очки в тонкой оправе. Спортивная куртка с эмблемой университета. Улыбчивые глаза, ресницы короткие, но густые, как щеточки. Читальный зал, и вздохи влюбленной библиотекарши. Смешно. Они с Майклом вдвоем едят мороженое из одного стаканчика. После демонстрации Майкл у нее в квартире, весь в крови. Элис вытирает ему лицо, а он все пытается поцеловать ее… Господи, господи… это что, все? Больше ничего не будет? Этого больше не будет?!
Никогда?..
Элис не плакала. Но Барбара все равно заставила ее выпить какое-то пахнущее травами лекарство. А плакать прилюдно нельзя. Но Элис не хотела, чтобы Барбара ушла. Остаться одной было бы совсем плохо. Что-то надо было делать. Но что? Звонить домой? Да, позвонить домой. Поговорить с отцом.
– Ты отвезешь меня в гостиницу?
– Конечно, милая.
Господи боже, сколько там чужих людей…
– Хозяйка, – сказал бубах, – брэнин здесь, ты позволишь ему войти?
Эйтлиайн
Я, вообще-то, не люблю убивать, и на то есть причины. Но таким чудовищем, как в этот раз, мне не приходилось чувствовать себя даже во время самых жестоких казней. Он все равно умер бы, мой тезка-клятвопреступник, умер бы в ту же ночь. Но не от моей руки. Хотя, какая разница? Что сделано, то сделано.
Элис впустила меня в дом. И я снял плащ-невидимку. И только потом в холл вышла гарпия, еще не старая гарпия, по-своему даже красивая, если бы не жадный, только этим тварям и присущий, кровавый блеск в очах.
Это я кровопийца? Вот кровопийца – помесь стервятника и паука, тем более страшная, что все, сделанное ей, делается во благо. Я почти наяву увидел Сияющую-в-Небесах, с благосклонной улыбкой склонившуюся над верным солдатом Полудня – матушкой светлого рыцаря Курта.
А Элис, маленькая моя фея, она еще искала в себе силы, чтобы нас представить. И не знала, что сказать. Только пролепетала беспомощно:
– Это мама Курта.
Как будто я сам не узнал. А гарпия, паучиха, даже рта не раскрыла, чтобы назвать свое имя. Она умнее сына. И чувствует себя защищенной.
Ее следовало убить немедленно, потому что она уже видела слишком много, и еще больше, кажется, знала. Но не мог же я – на глазах у Элис. А в проклятом городишке невозможно дышать свободно, и я даже лонмхи не могу сюда отправить с простеньким поручением. Значит, все потом. Когда-нибудь…
– Пойдем, – я взял Элис за руку, – надевай плащ и пойдем, позвонишь домой, отец расскажет тебе, как все случилось.
– Вы не причините ей вреда? – спросила паучиха.
Я чуть не рассмеялся. Но, проклятье, она говорила искренне, она знала, кто я, и беспокоилась за Элис… по-настоящему. Так беспокоятся о тех, кто не чужой. О тех, кого любят. И я ответил. Я сказал:
– Никогда, товарищ полковник.
По-русски сказал.
Элис искала плащ и все равно не слышала, все равно не поняла. Рылась в сумочке, потом вытряхнула из нее все на кухонный стол. Обычный набор из помады и бумажных салфеток вперемешку с духами, россыпью кредиток и маникюрной пилкой. Плаща только не было. Плаща-невидимки, маленького свертка, меньше моего кулака. Да и черт с ним!
Я велел бубаху принести другой.
И мы ушли.
Телефон выглядел очень странно, казалось, он попал в руки Невилла прямиком из какого-нибудь фильма о Джеймсе Бонде – дюйма три длиной, с крохотными кнопочками для набора номера и маленьким экраном, на котором высвечивались нажатые цифры.
Таких телефонов, конечно, не бывает. Разве что он – какая-нибудь русская секретная разработка. Но Элис было совершенно все равно. Она услышала голос отца, и все окружающее, включая Невилла, перестало существовать.
– Где ты? – первым делом спросил папа.
– В Германии.
Вообще-то, Элис не была в этом уверена, потому что за окнами светило солнце, а значит либо настал другой день, либо Невилл увел ее в другой часовой пояс.
– Если не хочешь, – произнес отец, – можешь не приезжать. За тобой уже охотятся все папарацци, а на похоронах, боюсь, чтоб тебя прикрыть, придется оцеплять кладбище. Дочка, ты хочешь знать подробности?
– Нет, – Элис помотала головой, – но лучше от тебя, чем из газет.
– Майкл был с девушкой. Их так и нашли, – отец помолчал, видимо предоставляя Элис самой додумать, что скрывается за этим “так”. – Девушка – ваша однокашница. Какая-то Кейши. Ты, может быть, ее знаешь. Она сейчас в лечебнице, с навязчивой идеей, что Майкла… что это сделал вампир. Элис, даже не знаю, будет ли это для тебя новостью, но Майкл принимал наркотики. И эта Кейши – тоже. Что они там увидели в бреду… она была вся в крови.