– Ну да, – весело согласилась она, – он и мистифицировал. Невилл. Сам признался, что у него склонность к мистификациям.
– Курт хочет сказать, – объяснила Варвара Степановна, – что кто-то над вами подшутил. Я, правда, тоже не вижу на холме никакого замка, и не видела никогда, хоть и прожила здесь уже год, однако местные жители рассказывают, что порой там, над вершиной, появляется что-то вроде миража. Все, как вы рассказываете: черные блестящие стены, сверкающие башни, даже шпиль и флаг с драконом. Удивительно не то, что вы наблюдали мираж своими глазами, удивительно, как вы отыскали дорогу на вершину. Через заросли без топора не пройти. Мы как раз говорили об этом, пока ожидали вас. Ежевика, шиповник, боярышник – все, что есть в этих краях колючего, облюбовало Змеиный холм. – Она задумалась. – Знаете, Элис, а ведь если бы эльфы и вправду существовали, они не нашли бы более безопасного места для танцев.
– Но как же… – Элис оглянулась к окну. – Вы что, правда, не видите замка? Ой, извините! Я верю, конечно. Но кто же тогда… и пирожные. И… он сказал мне, что в Ауфбе можно снять дом на улице Преображения Господня, вот, – она извернулась и достала из заднего кармана джинсов записную книжку, – вот: Преображения Господня, дом шестьдесят пять. Самый крайний, с желтой крышей, в саду – яблоня с раздвоенной вершиной.
– Все, что я могу предположить, – Варвара Степановна рассмеялась, покачав головой, – так это, что Рудольф Хегель нашел новый способ заманивать постояльцев. Это его дом, – объяснила она Элис, – а гости бывают в Ауфбе настолько редко, что старик Хегель из кожи вон лезет, стараясь отбить клиентов у фрау Цовель, хозяйки “Дюжины грешников”. За прошедший год ему это удавалось четырежды. Представления не имею, правда, где он нанял красивого молодого человека. Этот “хозяин замка” был красив, не правда ли?
– Ну, – Элис неуверенно пожала плечами, – вообще-то, да.
– Может быть, вы и правы насчет артиста… – Варвара Степановна приказала служанке: – Клара, подавайте самовар! Может быть. Какой-нибудь молодой талант, еще не нашедший себя на большой сцене. Сейчас лето, студенты находят самые разнообразные способы заработать. А тропинку на Змеиный холм Хегель мог и расчистить. Если не лениться, это вполне в человеческих силах. Куда первым делом направится заглянувший в Ауфбе турист? Разумеется, смотреть развалины. Всех достопримечательностей здесь – это они, да резьба по дереву.
– Еще красивые церкви, – запротестовала Элис.
– Как-то это сложно, – вставил слово Курт, выражая мнение не только свое, но, похоже, и гостьи.
Для него главным в разговоре было одно: Элис собирается задержаться в городке. А развалины, загадочная тропинка, танцующие эльфы и любые другие тайны Ауфбе – все это казалось столь же интересным, сколь и не важным. Так, пища для размышлений и повод для вылазок на местность. Еще Курт, конечно же, решил поискать артиста с холма. Объяснить ему, что служение Мельпомене и Талии заключается отнюдь не в шуточках над молодыми туристками.
– Может, прямо сейчас во всем и разберемся? – он постарался придать себе вид одновременно наивный (для матери) и внушительный – это для Элис. – Сходим наверх, посмотрим: кто там такой красивый? Мам, а ты пока не могла бы поговорить с этим Хегелем? Элис, сколько вы собираетесь здесь прожить?
– С Хегелем я поговорю, – Варвару Степановну, конечно же, было не обмануть никакой наивностью, – но через полтора часа появятся первые гости. Я была бы признательна тебе, Курт, если бы ты вернулся через час. Не позже. Элис, – она значительно смягчила тон, – когда нагуляетесь, заходите на чай. Да, и если хотите, чтобы Хегель сразу перевез в дом ваши вещи и машину, оставьте записку для фрау Цовель. Люди здесь честные, так что за сохранность можете не опасаться.
– Спасибо, – Элис удивленно улыбнулась, – но не слишком ли много хлопот я вам доставляю?
– Оставьте расчеты немцам, мисс, – строго нахмурилась Варвара Степановна, – и предоставьте мне поступать так, как принято у русских. Курт! Надень свои ужасные ботинки: в туфлях на Змеином холме делать нечего.
ГЛАВА II
“Это существо пило кровь жертв через череп, ело мозг из черепа, оборачивалось внутренностями жертвы вокруг тела и исполняло ритуальный танец”.
Ботинки, к слову, оказались совсем не ужасными. Хорошие дорожные ботинки – высокие, с толстой гибкой подошвой.
– Почему они так не нравятся вашей маме? – спросила Элис, шагая рядом с Куртом вдоль церковной ограды. Улица Преображения Господня брала начало на противоположной от особняка Гюнхельдов стороне площади. По ней ходил автобус – один из трех городских маршрутов, но, поглядев на это пыхтящее и фукающее сизым дымом чудище, Элис и Курт, не сговариваясь, решили, что пешком надежнее.
– Дай моей маме волю, и я ходил бы исключительно в костюме и при галстуке, – усмехнулся Курт, – и вместо внедорожника была бы у меня сейчас машина, в которой “не стыдно подъехать к институту”. Элис, скажите честно, я похож на маменькиного сынка?
– Нет. А я – на невоспитанную особу, напрашивающуюся на завтрак к незнакомым людям?
– Мы ведь успели познакомиться, – Курт пожал плечами, – к тому же насчет “так принято у русских” матушка, конечно, погорячилась, но она сама, не имея объекта опеки, чувствует себя не у дел.
– Она ведь учитель, – заметила Элис, – я читала: в России все учителя такие. У нас тоже, если школа хорошая. А у вашей мамы, наверное, училось много сирот, раз она стала преподавать сразу после войны.
– Много, – задумчиво согласился Курт, – сирот у нас вообще много.
…Пока Варвара Степановна была простым учителем, в просторной квартире Гюнхельдов в Москве собирались на праздники целыми классами. Да и потом, когда Варвара Степановна стала завучем, а затем – директором школы, все равно Седьмого ноября и Первого мая ученики нынешнего и прошлых выпусков дружно и весело ходили на демонстрации, а дома потом пили чай с разным печеньем, пели песни, запускали с балкона бумажные самолетики и воздушные шары. В День Победы же и на Первое сентября некуда было поставить цветы – столько их дарили: и скромными букетами, и огромными корзинами, – гвоздики, пышные гладиолусы, розы, тюльпаны, астры. Из-за морей, с далекой Кубы, из жарких африканских республик, из Красной Монголии присылали своей бывшей учительнице нынешние инженеры, строители, ученые и солдаты цветы, которым ни Курт, ни Варвара Степановна не знали даже названий.
Став студентом, Курт частенько приводил домой сокурсников: вместе с ним училось на удивление немного москвичей, а иногородним друзьям и подружкам жилось в общежитии, хоть и весело, но не сказать, чтобы сыто. Варвара Степановна всегда радушно принимала гостей. И удивительно, как получалось у нее и приветить, и накормить, и расспросить об учебе, и дать совет, когда бывала в том необходимость. Где только силы на все брались? Как рук хватало?
А теперь вот – огромный дом и прислуга, серебряная посуда в столовой… Как так вышло? Почему? И что матери в этом Ауфбе, где, если ей верить, шагу не ступят, не перекрестившись?
Курт пожал плечами, в ответ на собственные мысли.
– Вам здесь не нравится? – вдруг поинтересовалась Элис. – Почему? Неужели потому, что вы комсомолец?
– Интересная логика, – хмыкнул Курт. – А при чем тут комсомол?
– Все комсомольцы – атеисты, – в зеленых глазах не было и тени сомнения, – а в Ауфбе даже воздух пропитан ладаном… Вам это, должно быть, неприятно?
– Ну, знаете…
Развить мысль он не успел: они дошли до последнего на улице дома. Дома с номером “65”, написанным на жестяной табличке. Над табличкой висела лампочка, а ее, в свою очередь, защищала от непогоды крохотная остроугольная крыша с крестиком на коньке. И в самом деле, набожный народ живет в Ауфбе.
– Как близко от холма, – заметила Элис, – хорошо еще, что не на отшибе.
Яблоневый сад вокруг дома – темно-зеленый, тенистый – отделяла от улицы только резная оградка: вот раздолье мальчишкам, знающим, что чужое всегда слаще, даже незрелое. А за садом раскинулся заросший цветами и кустарником большущий пустырь. Кое-где возвышались над кустами тоненькие деревца, может быть, молодые клены, а может, что-нибудь сорное и дрянное, сползшее со Змеиного холма поближе к людям…