– Слишком много стало зла в тебе, Крылатый, и мне больно, когда ты смотришь на меня.
Будь они врагами, Гиал убил бы его. На радость Сияющей. Но они были друзьями, и Единорог ушел. Ушел от Наэйра, как уходил от смертных.
Слишком много зла.
Он отомстил предателям так, как подобает фейри. Не мешая им доживать свои дни, позаботился об их душах. Вечность в аду – единственная достойная кара за измену.
Теперь Наэйр действительно был один. Но у Михаила оставалась его любовь – голубоглазая певунья, смысл его жизни, девушка, способная, пожелай она того, навсегда привязать его к Тварному миру. И он вернулся к любимой. И постарался забыть обо всем. Хотя бы на время.
Катерина знала, где он прячется в часы кэйд и динэйх – ей, единственной из всех, Михаил доверился. Они оба думали, что у любви не должно быть секретов, им обоим не хотелось скрывать друг от друга ничего. Да и можно ли скрывать что-то от девушки, столь чистой и ясной, от той, кто любит тебя всей силой бессмертной души?
Катерина привела в его убежище своего брата и нескольких верных слуг. И Михаил, не в силах пошевелиться, мог только смотреть, как смертные входят в дверь, испуганные, но полные решимости.
С него сорвали одежду. Сковали руки и ноги. Брезгливо усмехаясь, Стефан тыльной стороной ладони провел по лицу княжича. Михаил вздрогнул от омерзительного прикосновения, и Стефан почти ласково зарылся пальцами в волосы:
– Нежный, как девица. И кудри-то – ну, ей богу, шелковые! Что ж ты, сестренка, или мужиков вокруг мало?
Катерина промолчала.
Завернув его в ковер, чтобы не сгорел под закатными лучами, Михаила перенесли в повозку. И успели до темноты, довезли, беспомощного и разъяренного Змея до семейной часовни. Там, в святом месте, он лишился Силы, не смог из-за толстых стен докричаться ни до подданных, ни до сумеречных духов, и там ожидал его Йован Седло, утративший и почтительность, и ворчливую отеческую заботливость. Почти слово в слово повторил он слова бонрионах Полудня:
– Ты остался один, байстрюк. Защищать тебя больше некому, даже дьявол тебя не спасет. И, ясное дело, моей дочери не годится в мужья сын блудливой девки и колдуна. Искать тебя не будут – никому ты не нужен. Умрешь – никто не огорчится. Но у тебя есть золото, и отец твой перед смертью припрятал клад где-то в Арджеше, ты наверняка знаешь – где. Тебе все это уже не пригодится, а вот нам не будет лишним.
Славный ему предложили выбор: озолотить их и умереть быстро, или умереть медленно и все равно озолотить их, потому что когда умираешь медленно, на все согласишься, лишь бы поторопить смерть.
Да, выбор был славный, только время – неудачное. Смерть деда, смерть отца, теперь еще и предательство – все вместе это было сродни трем оглушающим ударам. Михаил не чувствовал страха и не способен был внять голосу рассудка, даже гнев – и тот притупился. Сглодал сердце изнутри и лениво тлел под ребрами. Не гнев уже – остывающий печной уголек.
Конечно же, ему не жаль было золота – все сокровища земные мог он отдать боярину Седло, – и даже не интересно было посмотреть потом, что боярин будет с ними делать. Объяснять это Йовану Михаил не стал. Чтобы не затягивать дело, рассказал людям все, что им было нужно. Освободи они его хоть на минуту из-под власти церковных стен, из-под тяжелых взглядов застывших в камне святых, он, может быть, даже избавил бы их от необходимости своими руками добывать заговоренные клады. Потом убил бы, конечно… но у смертных в любом случае достало ума не поддаться соблазну. Йован с верными людьми отправился забирать чужие богатства. А Стефан остался с Михаилом, дожидаясь отца, и… это был бы самый неприятный месяц в недолгой жизни князя-изгнанника, если бы не успел он после смерти отца, после ухода Гиала привыкнуть к боли. А жить ему было незачем, и умирать не страшно. Может, когда разрушится смертная плоть, станет легче?
Месяц – это три десятка дней. Каждый из них был прожит поминутно, прочувствован сорванными когтями и вытянутыми жилами, ожогами от серебра и каленого железа, раздробленными в тисках костями, с каждой минутой рос долг Наэйра перед людьми. Никогда раньше не был черный принц должником, и не собирался затягивать с выплатой.
Сначала он ждал, что оскверненная кровью часовня не сможет удержать его, ждал, что разгневается на богохульников фийн диу, ждал… сам не знал чего – молний с небес на головы святотатцам, демонов из-под земли за душами грешников, хотя бы того, что залитая кровью молельная зала перестанет быть святым местом. Но Белый бог молчал, и демоны не спешили за своей добычей.
Когда вернулся Йован, более чем довольный результатами путешествия, он был немало удивлен тем, что сделал его сын. Никак не мог взять в толк: зачем бы вдруг, если колдун и еретик и без того не соврал?
Катерина плакала и кричала, увидев бывшего своего жениха. Но ей дали в руки длинный осиновый кол, ей объяснили, что только она может пробить нечестивое сердце, заверили, что от нее одной зависит сейчас жизнь всей семьи. Странное суеверие, Наэйр не понял его: какая разница, кто убьет колдуна – тот, кто любит или тот, кто ненавидит, или вообще человек посторонний? В любом случае ему было все равно, кто вколотит ему в грудь острую деревяшку, лишь бы закончили побыстрее. Лишь бы умереть.
– Ты – вампир, – сказала она, приставив острие к его груди, – ты убийца.
И только когда, с хрустом раздвигая ребра, кол пробил его сердце, Наэйр раскаялся в том, что торопил смерть. Потому что прадед не пришел забрать его. Черный принц, Представляющий Силу, не смог умереть от руки обычных смертных.
Вампиров не бывает. А если и бывают, их нужно убивать. Ходячие мертвецы, пьющие кровь живых людей – это не фейри, это мерзость и грязь. Даже если у них прекрасные алмазные крылья.
Он убил Майкла, вампиры – вообще убийцы, они убивают, чтобы жить, людоеды, дрянь, но этот убил ее Майкла…
Элис нажала на курок без раздумий.
Пистолет, валявшийся на заднем сиденье, она захватила с собой так, на всякий случай. И вот – пригодилось. Только он не умер, Улк не умер, его серебряными пулями не убьешь. Он посмотрел на Элис, когда она подняла оружие. Нисколько не удивился. Даже глаза не закрыл.
– Ты – вампир, – сказала Элис, прежде чем выстрелить, – ты убийца.
А он улыбнулся. Он смелый, упырь из средних веков, княжеский бастард, он не боится смерти. Чего бояться мертвому?
И что теперь делать? Улк будет мстить – Курт ведь предупреждал: Змей мстителен. Разделить судьбу той боярыни совсем не хотелось, но нельзя же всю жизнь отсиживаться в церкви Ауфбе. Да, и, кстати, что такое с Куртом, заколдовали его, что ли? Зачем он напоил Улка кровью?
– Затем, что он нас спас, – доходчиво объяснил Курт, – а тебе лучше не оставаться дома. Я знаю место, где ты будешь в безопасности, но не факт, что мы успеем туда добраться. Это в Подмосковье: из Шёнефельда [62] – два часа полета, да еще туда добраться надо. А погода, зуб даю, будет нелетная. Так что, сначала попробуем выиграть время… – он сжал губы, глядя на дорогу, – не хочу тебя укорять, но не понимаю? Что он тебе сделал?
– Убил моего жениха. В Средневековье это был обычный способ решения проблем с любовным треугольником. Ты сам говорил: он с тех пор не изменился.
– Мда-а, – протянул Вильгельм, – некрасиво. И все же, мы обязаны ему жизнью, – он подумал и смущенно добавил: – А насчет треугольников, этот способ и сейчас – самый верный.
Черный принц был в ярости, бессмысленной и страшной. Садовница и три феи-людоедки из Вотерсдорфа простерлись ниц перед господином, моля уже не о пощаде, – о быстрой смерти. Они хотели как лучше, они всем желали добра, они просто хотели, чтобы Жемчужная Госпожа умерла. Иначе брэнин ушел бы с ней к народам Сумерек, оставил своих верных подданных, своих рабов. Если бы не это, они не посмели бы, они… никогда. Хотели как лучше…