– Но вы же не упырь, – удивился Курт, но понял, что тему лучше не развивать и кивнул: – В любом случае – спасибо, что предупредили. Мы можем поговорить в саду. В сад-то вас пригласить можно?
– Если вы не собираетесь гулять там по ночам, – Драхен слабо улыбнулся. – Не так все страшно. Просто скажите на прощанье, что больше не желаете меня видеть.
– Угу, – Курт открыл калитку. – Этот господин мой гость! – сообщил Остину, как обычно не успевшему к воротам. Привратник поклонился обоим и вернулся на скамейку в тени. Ворота оттуда видны были прекрасно, но старик часто засыпал в холодке.
Мать говорила, что зимой он так же сладко спит в теплой привратницкой, но расчета старику не давала. Жалела. Остин служил в господском доме с самого детства, пусть уж доживает спокойно.
Курт с гостем расположились в одной из беседок, подальше от цветников, от дома, от любопытных окон и взглядов прислуги.
– Ну, вот, – сказал Курт, чувствуя некоторую неловкость, – и что же у вас за дело?
– Долг, – спокойно сообщил Драхен, – долг крови и, следовательно, чести. Вы спасли мне жизнь, а это само по себе дорогого стоит, но кроме того, вы, господин Гюнхельд, отдали мне свою кровь. Я признателен вам за спасение и в любом случае искал бы возможность оказать ответную услугу, но отданная вами кровь накладывает на меня обязательства. Не просто благодарность, но… если хотите, своего рода зависимость.
– Значит, легенды не врут? – медленно проговорил Курт. – Что значит, зависимость?
– О, никакой мистики! – Драхен вновь улыбнулся, на сей раз веселее. – Просто есть долги, которые я считаю нужным отдавать. Вы правы: об этом легенды не лгут. Почти.
Когда Курт учился на первом курсе, по группе расползся гадкий слушок о нем и дочери одного из профессоров, учившейся двумя курсами старше. Примерно так же, как тогда, Курт почувствовал себя сейчас: раздражение и беспомощность. Раздражение из-за того, что ситуацию нельзя контролировать, и беспомощность от невозможности доказать, что все не так, как выглядит. В общем, плохо он себя почувствовал. Но злость постарался придавить и произнес как можно спокойнее:
– Нет никаких долгов, господин Драхен. Вы спасли нас – мы сделали, что могли, для вас.
– И вам неприятно думать, что я подозреваю вас в корысти, – легко продолжил Драхен. – Ни в коем случае, господин Гюнхельд. Вы были искренни тогда, и сейчас лишь вежливость не позволяет вам просто выставить меня вон. Я уйду, но сначала выслушайте, в чем заключается благодарность Змея.
А на пальцах у него были все-таки когти. Никаких украшений – ни перстней, ни сережек, ни золотого шитья, и уши совсем не такие, как на мозаике в церкви, а на пальцах – когти. Черные. Сейчас Курт мог поклясться, что это не лак.
Драхен усмехнулся, перехватив взгляд собеседника:
– Легенды гласят, что фейри, как бы ни старались они притвориться людьми, всегда выдает какая-нибудь деталь их облика. Я стараюсь придерживаться традиций. Но вернемся к долгам. В благодарность за отданную кровь, господин Гюнхельд, я выполню ваше желание. Любое. Подумайте над тем, чего вы хотите больше всего на свете, или просто подождите несколько лет, возможно, ситуация сложится так, что думать и не придется. Не спешите отказываться, все равно ваш отказ ничего не изменит, и право на желание останется за вами. Повторюсь: я знаю, что вы действовали от чистого сердца, бескорыстно и искренне хотели помочь, но оставьте и мне право на ответную услугу.
– Элис, – тут же вспомнил Курт.
В черных глубоких глазах дрогнули, расширившись, зрачки:
– Что с ней?
– Пока ничего. Могу я пожелать, чтобы вы не причиняли ей вреда? Ни прямо, ни косвенно, ни…
– Оставьте буквоедство, – с досадой попросил Драхен, – я не собираюсь обманывать вас или ловить на неточности формулировок. Нет, господин Гюнхельд, этого вы пожелать не можете, потому что желание бессмысленно. Я ни в коем случае не причиню вреда мисс Ластхоп и постараюсь защитить ее от тех, кто пожелает ей зла. Это понятно? Или нужно разъяснять что-то дополнительно?
Вот, значит, как.
Вот что по-настоящему важно: не сказка, не выполнение желаний – вспышка боли в глазах. Значит, не просто упырь, не просто злой гений, значит, – влюблен, и любовь настоящая. Нечеловеческая, но такая понятная. Если он не лжет, Элис нечего бояться.
– При чем тут честность? – поинтересовался Драхен, щурясь на солнце.
– Вы я вижу, не просто мысли читаете.
– Не просто. До какого-то момента ход ваших рассуждений виден достаточно ясно. Господин Гюнхельд, та, кого мы знаем как Элис Ластхоп, нужна этому миру, от нее многое зависит, в том числе и мое собственное существование, поэтому честность тут действительно ни при чем, равно как и любовь, если уж на то пошло. Правда, вашему возрасту свойственно искать романтику даже там, где действуют совсем иные законы и правила.
В пику упоминанию о возрасте, Курт не стал возражать. Это, говорят, один из признаков взросления.
– Не спешите с решением, – продолжил Змей, – я не жду, что вы определитесь сию минуту, поэтому выбирайте столько, сколько сочтете нужным. Когда решите, просто позовите меня. Не Невилла Драхена, разумеется, а принца Наэйра. Где бы вы ни были, хоть здесь, хоть в своей Москве, я отыщу вас. Только не зовите меня, будучи на освященной земле.
– Или в своем доме?
– Да, – Драхен встал, – выбирайте, решайте и не беспокойтесь об этике. Вы – светлый рыцарь, и никогда не выдумаете ничего по-настоящему некрасивого.
– Подождите, – Курт тоже поднялся, – светлый рыцарь должен убить Змея-под-Холмом. А что, если я пожелаю вам смерти?
– Ваше желание осуществится.
– Но… как?
– Вас ведь не процесс интересует, не так ли, господин Гюнхельд? – Змей говорил вполне дружелюбно. – И не результат – с ним все ясно. Отвечать на ваш вопрос я не буду, замечу лишь, что смерти вы мне не пожелаете, а почему – это вы и так поймете, если немного подумаете. Что касается вашей собственной жизни, то она будет недолгой, такова уж судьба светлых рыцарей. Когда будете выбирать, подумайте еще и об этом. Там, где вам предстоит служить, никого не удивишь бессмертием.
Сын Дракона отдал приказ, и войска поднялись, пошли через Идир, сметая со своего пути всех, кто служил Сияющей-в-Небесах. Владычица не ожидала нападения, воины Полудня готовы были к стычкам с отрядами Полуночи, но никто и помыслить не мог, что Представляющий Силу поднимет армии.
И тем более никто не ждал, что даже стихии объявят войну Полуденному престолу. Народы дорэхэйт, никогда не вмешивавшиеся в противостояние двух сил, заняли сторону Тьмы. Мир скрипел и покачивался, остановилось плавное движение вниз, по склону, в пропасть небытия, а склон становился все более пологим. Война шла по Идиру, и Тьма побеждала Свет.
Земля становилась водой под ногами серебряных рыцарей, вода превращалась в лед, сковывая воинов Полудня, бесплотные тела съедались ядовитыми туманами, а уязвимую плоть поражали огненные дожди и град, тяжелый и острый, как наконечники копий, деревья убивали, корни превращались в капканы, а травы свивались в удушающие петли. Ткали паутины заклятий чародеи Замка Дракона, смерть дарили вороненые клинки воинов, и, унося в бой безжалостных всадников, страшно ржали кони – демоны битв.
Убивали всех. Смерть всем, кто служит Полудню!
Пленных не брали.
Мертвые широким потоком шли и шли в распахнувшиеся ворота владений Смерти. Баэс смотрел на них со своего черного престола. Ему нравилось то, что затеял правнук. Баэс был сейчас там, в каждом бою, в каждой схватке, он был оружием и магией, был травами и дождем, был сизым от туч небом, и молниями, бьющими в землю. Великолепная бойня, где бессмертие сошлось с бессмертием, и умирало каждое новое мгновение. Баэс был доволен. Во всем своем жестоком могуществе пришел он в войну. И чем бы ни закончилась она, именно Смерть станет победителем.
…– Что делается с погодой! – пробормотал Вильгельм.