— Бесси, милая Бесси! — обратился к ней Джон вне себя от волнения. — Скажите мне откровенно, вы меня любите? Я знаю, что я не заслуживаю того, но если вы только любите меня, то о прочем не стоит и говорить.
С этими словами он схватил ее за руку и привлек себе, так что она не то сошла, не то соскользнула с ограды и лицом к лицу стала против него, ибо была почти одинакового с ним роста.
Два раза она поднимала на него свои прекрасные глаза, и оба раза мужество ее оставляло, но наконец любовь взяла свое — и она бросилась к нему на грудь, прошептав:
— О, Джон, я люблю тебя всем сердцем!
А здесь мы опустим завесу, ибо есть вещи, которые для всех должны оставаться священными, даже для писателя. А первая любовь женщины принадлежит к числу этих вещей.
Достаточно сказать, что они сидели рядом на каменной ограде и были счастливы, как могут быть счастливы люди, находящиеся в подобных условиях. Уже сияние на западной стороне сменилось наступившими сумерками, повеяло внезапно прохладой. Мгла спустилась на землю и скрыла вершины отдаленных гор. Одни лишь звезды да они еще продолжали всматриваться сквозь ночную темноту в неясные очертания дикой африканской природы.
Между тем дома, на расстоянии не более полумили, происходила сцена совершенно в ином роде.
Через десять минут после ухода Джона и Бесси Фрэнк Мюллер верхом на своем великолепном вороном коне подъезжал к описанной выше аллее. Яньи, находившийся в это время за деревьями, тотчас притаился в траве, оглядываясь и прислушиваясь, как будто ожидал увидеть скрытого врага или же услышать приближение хищного зверя. Он действовал по свойственному всем кафрам врожденному инстинкту, зная, что за ним никто не наблюдает. Жизнь в Муифонтейне была для Яньи настолько бедна приключениями, что он время от времени чувствовал настоятельную потребность развлечься близким его сердцу занятием. Как истое дитя природы, он жаждал встреч с хищными животными и врагами, и если таковых поблизости не оказывалось, он чувствовал себя вполне удовлетворенным, видя их просто в своем воображении.
Хотя всадник и находился еще на весьма значительном расстоянии, однако до чуткого слуха Яньи донесся стук лошадиных копыт. Тем не менее он все же счел долгом приникнуть ухом к земле и прислушаться.
— Да, это лошадь бааса Фрэнка, — пробормотал он. — У нее разбито копыто, и потому одна нога легче ступает по земле. Чего ради он сюда едет? Должно быть, для мисси. Он с ума сойдет, узнав, что мисси ушла с баасом Нилом на плантацию. Люди ходят на плантацию, чтобы целоваться, — Яньи, как видим, был довольно близок к истине. — И баас Фрэнк будет очень зол, когда об этом проведает. Он и меня прибьет, если я только об этом скажу.
Стук лошадиных копыт становился все более явственным, а посему Яньи с ловкостью змеи прополз в густую траву, растущую между деревьями, и приготовился к ожиданию. Никому бы и в голову не пришло, что в траве скрывается живое человеческое существо; даже бур догадался бы, лишь нечаянно на него наступив. Собственно, и на этот раз у Яньи не было оснований скрываться, но он это делал исключительно ради своего удовольствия.
Наконец лошадь приблизилась, и змееподобный готтентот слегка приподнял голову для того, чтобы взглянуть на всадника. Глаза его остановились на холодном лице Фрэнка Мюллера. Оно хранило задумчивое и угрюмое выражение. Он был до такой степени сосредоточен, что не обращал внимания на лошадь, которая также предавалась мечтам о спокойном стойле и потому не заметила, как попала ногой в яму, вырытую муравьедом на самой середине дороги.
«Удивительно, о чем это баас Фрэнк так замечтался?» — подумал Яньи, когда лошадь со всадником поравнялась с ним. Затем он поднялся на ноги, перешел дорогу и, скользнув на боковую тропинку, очутился у входа в конюшню, где как ни в чем не бывало остановился, прежде чем лошадь и ее владелец достигли ворот дома.
— Попытаюсь в последний раз, — прошептал красавец бур, — и если они и теперь не согласятся, то пусть вина падет на их голову. Завтра я отправляюсь в Паарде Крааль на совещание с Полем Крюгером, Преториусом[24] и прочими главарями, как они сами себя называют. Если я подам голос против восстания, то восстания не будет; если же я выскажусь за него, то оно произойдет. Поэтому, если дядюшка Крофт не выдаст за меня Бесси или она сама не согласится быть моей женой, я подниму восстание и повергну всю страну от Мыса[25] до пределов Ватерберга[26] в ужас и смятение! «Патриотизм! Независимость! Налоги!» — вот о чем они кричат до тех пор, пока сами не начинают этому верить. Эх, из-за всего этого не стоит и воевать! Вот честолюбие, мщение — это другое дело. Я готов погубить всех, кто стоит поперек моей дороги, — всех, за исключением Бесси. Если вспыхнет война, кто протянет руку помощи «проклятым англичанам»? Все побоятся. Чем же я виноват, что так люблю эту женщину? Чем я виноват, что вся моя кровь волнуется при одной мысли о ней, что я не сплю по ночам и плачу, я, Фрэнк Мюллер, который смотрел на зарезанные трупы отца и матери и не проронил ни одной слезинки. Плачу только потому, что она относится ко мне враждебно и даже не глядит на меня. О женщина, женщина! Люди толкуют о честолюбии, об эгоизме и о чувстве самосохранения как о главнейших причинах наших действий и поступков, но какая сила может сравниться с любовью к женщине! Слабенькое, хрупкое существо, игрушка, ломающаяся от неосторожного прикосновения ребенка. И в то же время она в состоянии быть двигателем мира, из-за нее могут пролиться потоки крови. И вот я стою возле колеблющегося утеса; одно усилие с моей стороны — и утес этот сорвется с огромной высоты, и шум от его падения отзовется в целой стране. Должен ли я его произвести? Для меня ведь это безразлично. Пусть Бесси и дядюшка Крофт сами рассудят. Я перебью всех англичан в Трансваале, но завладею Бесси! Я готов поступить так же и со всяким буром, стоящим на моем пути.
С этими словами он громко захохотал и пришпорил коня.
— А затем, — продолжал он, увлекаясь, — когда Бесси будет моей и мы выбьем отсюда англичан, я постараюсь захватить власть в свои руки и восстановить прежний голландский дух в Натале и в Старой колонии. Англичан же мы отбросим за море, очистим страну от туземцев, оставив лишь необходимое количество для домашних услуг, и затем создадим единое южноафриканское государство, о котором мечтал бедный Бюргерс[27], не зная, как взяться за дело. Соединенная Южно-Африканская Голландия, и во главе ее — Фрэнк Мюллер! Что ж, такие случаи бывали. Если бы я был уверен, что мне обеспечены еще сорок лет жизни и силы, я бы показал себя…
В это время он приблизился к веранде дома и, оставив пока в стороне свои честолюбивые замыслы, соскочил с коня и вошел в комнаты. В гостиной сидел старый Крофт и читал газету.
— Добрый вечер, — произнес честолюбец, протянув руку.
— Здравствуйте, минеер Фрэнк Мюллер, — холодно отвечал старик Крофт, ибо Джон рассказал ему о своем приключении на охоте, и хотя старик тогда промолчал, но у него по этому поводу сложилось свое мнение.
— Что это вы, читаете «Народный листок»? — осведомился Мюллер. — Видно, просматриваете статью о Безейденхауте?
— Нет, а что это за статья?
— Да просто рассказ о поднимающемся против вас, англичан восстании. Шериф назначил в продажу с аукциона имущество Безейденхаута в Почефструме за неуплату налогов. Народ же выгнал аукциониста и с криками проводил его за город, а теперь губернатор Лэньон[28] посылает туда капитана Раафа с военной силой для приведения закона в исполнение. Это все равно что пытаться остановить течение реки, бросая в нее камешки. Позвольте, пятнадцатого декабря в Паарде Краале должен был состояться большой митинг, теперь же он перенесен на восьмое число. Тогда и поглядим, чему быть, миру или войне.
— Миру или войне? — брюзгливо переспросил старик. — Ведь об этом давно толкуют. Сколько уже было больших митингов, с тех пор, как Шепстон присоединил страну к Англии? Помнится, штук шесть. А чем все кончилось? Одним вздором. Ну, положим, буры в самом деле задумают восстание. Во-первых, они будут разбиты. Во-вторых, множество народу погибнет, и все же они ничего не добьются. Ведь нельзя же предположить, чтобы Англия уступила горсти буров. Вы помните, что сказал последний раз за обедом в Почефструме генерал Уолсли? Что Англия никогда не отдаст ни одной пяди этой земли, будет ли во главе ее консервативное, либеральное или радикальное министерство. А на днях новый кабинет Гладстона[29] телеграфировал о том же. А посему я думаю, что все эти толки не более чем ребячество.
24
Стефанус Йоханнес Паулус Крюгер (1825–1904) — бурский политический деятель, после аннексии Великобританией Трансвааля призывавший к восстановлению независимости республики. Наряду с Мартинусом Весселсом Преториусом (1819–1901) и Петрусом Якобусом Жубером (1834–1900) был одним из членов триумвирата, возглавлявшего восстание буров в 1880 г. В 1883–1902 гг. президент Трансвааля. Преториус был президентом Трансвааля в 1857—60 и 1864—71 гг., а в 1860—63 гг. — президентом Оранжевой республики.
27
Томас-Франсуа Бюргерс (1834—81) — бурский политический деятель, президент Трансвааля в 1872—77 гг.
29
Уильям Юарт Гладстон (1809–1897) — английский государственный деятель, лидер либеральной партии, премьер-министр английского правительства (1868–1874, 1880–1885, 1886, 1892–1894).