Раму и верил, и не верил своим словам. С одной стороны, он знал, что ни за что не оставит дочь у чужих людей, если почует что-то неладное. С другой, он понимал: деньги на дорогу придется занять и, если Амриту не возьмут в храм и жрецы ему не заплатят, поездка обернется катастрофой!
Гита напекла лепешек из последней муки и завязала их в чистый платок, выстирала и починила сари Амриты, расчесала и заплела ее волосы. Нацепила на шею девочки стеклянные бусы и надела на тонкую ручку медный браслет с цветными камешками. Она не говорила ни слова, однако Амрита чувствовала боль и волнение матери.
Раму отправился в путь на рассвете, в тот час, когда похожее на гигантскую раскаленную монету солнце показалось из-за края горизонта и мир озарил теплый и нежный свет.
Гита без конца поправляла на дочери одежду. К горлу женщины подкатил тяжелый комок, ее руки дрожали. Она давно разучилась смеяться и плакать и сейчас была не прочь разучиться чувствовать.
Амрита держалась спокойно. Она не тревожилась, потому что ехала с отцом. Девочку переполняла тайная гордость. Братья и сестры смотрели на нее с любопытством, как на диковинку: никто из них ни разу не покидал деревню и даже не думал о том, что на свете существует другой мир, не похожий на тот, в котором они живут.
Когда они с отцом вышли за ограду, Амрита оглянулась. Гита стояла посреди двора, прижав руки к груди и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, будто дерево на ветру.
Девочке стало страшно. Она не смогла понять выражения лица матери, но ей почудилось, будто в душе Гиты звучит мелодия, мрачная, тягучая и унылая, как на похоронах.
Однако вскоре Амрита приободрилась. Они с отцом шли по пролегающей через джунгли дороге, и девочка любовалась пышными кронами деревьев, их могучими корнями, кое-где выступающими из-под земли и напоминающими застывших змей, переливами света и тени в листве, вереницей белых облаков в высоком небе.
Пахло свежестью, еще чем-то незнакомым и пряным. Сотни птиц прыгали с ветки на ветку, радуя глаз яркими красками оперения, наполняя заросли многоголосым пением. Свежую зелень леса пронизывали золотистые лучи солнца. Тамаринд, бамбук, манговые деревья, упругие стебли лиан — казалось, джунглям не будет конца! Тропический лес стоял единым массивом, в нем не было никаких просветов.
Раму не останавливался до тех пор, пока не набрел на ручей. Тогда они с Амритой сели на траву и съели по одной лепешке, после чего отец аккуратно собрал крошки и вновь завязал платок. Неизвестно, сколько продлится путь, а другой еды у них не было.
Заметив, что Амрита поглядывает на узелок, Раму сказал:
— Я бы многое отдал за возможность никогда не голодать!
— Скажи, отец, люди рождаются богатыми и счастливыми? — спросила девочка.
Раму никогда не задумывался над этим и потому пожал плечами.
— Люди нашей касты редко бывают богатыми, — ответил он.
— А счастливыми?
Мужчина вздохнул.
— Я никогда не знал, что такое счастье.
Глава II
Начало
На широких, вымощенных каменными плитами улицах Калькутты не смолкали гомон и шум; отовсюду доносились крики торговцев, погонщиков буйволов и слонов, заклинателей змей и бродячих музыкантов. Прилавки многочисленных рынков были завалены переливающимися штуками тканей; здесь же пестрели цветочные гирлянды, продавались мука, молоко и рис, различные пряности, овощи и фрукты.
Двигались запряженные волами, тяжело нагруженные повозки. Проплывали паланкины — целые комнаты! — на могучих плечах носильщиков. Крыши дворцов и храмов золотились на солнце. Раскидистые кроны огромных деревьев смыкались, образуя тенистый полог.
Под руку с разряженными дамами прогуливались английские джентльмены в суконных камзолах с серебряным шитьем на груди, парчовых жилетах, треугольных шляпах и напудренных париках. Важно шествовали представители индийской знати в ярких шарфах и тюрбанах, сопровождаемые изрядным количеством воинов; красивые женщины в сари из тончайшего шелка со златотканой каймой прятались в тени зонтов, которые держали служанки.
Чаще встречались такие, как Раму, — худые, жилистые мужчины в застиранных дхоти[6], с коричневым лицом и вечно склоненной головой, небрежно повязанной грязной тряпкой.
Ошеломленный суетой и мощью большого города, Раму не стал задерживаться в Калькутте. Разузнав, как попасть в Бишнупур, он нашел человека, который вез туда свой товар. Скрепя сердце Раму отдал ему последние рупии, усадил смертельно уставшую Амриту в повозку, а сам побрел рядом.