Пока Рубцова отвлеклась на зеркало: "Обалдеть, неужели это я?!", Виталий шепнул что-то дородному детине, чудом умещавшемуся в своем смокинге. Всего лишь одно слово, Ирина потом смогла только уловить, что это была фамилия. Детина кивнул утвердительно и указал дорогу к одному из столиков, за которым сидел долговязый, как жердь, коротко стриженный человек. Он заметно горбился за столом, словно стеснялся распрямиться в полный рост.
— Разрешите? —говоря это, Ларькин уже пододвигал Ирине стул, чтобы она могла удобнее усесться.
Долговязый ничего не ответил, глядя на Виталия вопросительно и слегка удивленно. Только когда Ларькин сел и непринужденно сказал: "добрый вечер", мужчина, не отрывая от него спокойного и чуть ироничного взгляда, ответил:
— Добрый... Не могу сказать, чтобы я был особенно рад встрече.
— Неужели? — Виталий с интересом осмотрелся.
— Охотнее встретился бы с зубным врачом.
— А я в каком-то смысле и есть... Даже во многих смыслах.
— Я уловил три... Вы неплохо выглядите, Виталий Юрьевич. Только одеты Вы сегодня, простите меня, как провинциальный жлоб на понтах.
— Спасибо, Сан Саныч, Вы меня очень порадовали. Сегодня я и есть провинциальный жлоб.
Длинный Сан Саныч поднял брови, но ничего не ответил. Подошел официант и подал Виталию меню.
— Ты смотри, что творится, — удивленно сказал Ларькин.
— У них сейчас месяц японской кухни, —объяснил Сан Саныч, по-прежнему с легкой иронией глядя на капитана. — Еле допросился у них обычной смирновской водки, терпеть не могу сакэ, а они его всюду льют. Возьмите тираси-дзуси или, как у меня, удон.
Кажется, он впервые посмотрел на Рубцову и почти сразу же отвел взгляд. "Агент, — почудились Ирине чуть ли не вслух сказанные слова. — Какая-нибудь мурка из МУРа. Цацки, небось, ртом зарабатывала…" Она с трудом подавила в себе желание ткнуть его физиономией прямо в стоявшую перед ним лапшу — Ирина могла это сделать, не притрагиваясь к его голове. Вместо этого она подумала философски: "От самого мужика зависит, что он видит в женщине. Вот Юрий Николаевич, например, так меня идеализирует, что мне даже самой при нем курить неловко".
Виталий сделал заказ и, дождавшись, когда официант ушел, поинтересовался:
— Сан Саныч, а что же Вы не спросите, что же нужно в Москве провинциальному жлобу?
Длинный с тоской оглядел зал, сверкавший уютной роскошью, и Рубцовой передался тот почти физический приступ тошноты, который он испытал. Но потом он как ни в чем не бывало повернулся к Виталию;
— Так что ж тебе, жлобина, нужно в столице?
Виталий рассмеялся так добродушно, словно хозяин, на которого огрызнулся, отстаивая свои права, притесняемый им верный пес. Ирина поняла, что Сан Саныч был не просто знакомый Ларькина, а стукач, завербованный им давно и накрепко.
— Крыша нужна бедному белорусскому крестьянину. Обижают меня, и заступиться некому. Но вот дошло до моей земляной башки, что есть в Москве такой Семенчук... У-у, говорят, сила.
Сан Саныч болезненно скривился:
— Угораздило же Вас именно ко мне обратиться. Это всё равно, что просить Монтекки познакомить Вас с кем-нибудь из Капулетти...
— Как, разве Вы в разных группировках?
— Да какие тут группировки... когда одна банда придурков поставила себе целью поиметь всех. Заявить им, что ты из другой группировки —это всё равно что подойти к очереди в газовую камеру и спрашивать, кто последний. Скажу по-другому: идти от меня к Семенчуку, а точнее, к его заму по безопасности Афоне Цыкину — то же, что вступать в родную сталинскую партию с рекомендацией товарища Троцкого. Дело в том, что я одно время даже был заместителем Семенчука по инвестициям... — Сан Саныч отточенным движением опрокинул полстопки водки и закусил заморской лапшой. — Да только какой там бизнес. Одна сплошная безопасность. Поэтому всё теперь в руках у Афони, а я вот не у дел — и благодарю судьбу, что пока ещё жив.
Официант принес заказ: тираси-дзуси оказались ракушками, приправленными рисом с измельченными креветками, кусочками омлета и зеленым горошком. Все было красиво разложено на глиняных тарелочках, но когда Сан Саныч объяснил им, как это едят, Ирина убедилась, что рис японцы просто портят. В поедании устриц она уже практиковалась в Англии, но полюбить это блюдо так и не смогла. Поэтому она с завистью смотрела на Виталия, который поедал филиппинские ракушки так, словно это были сибирские пельмени.
— Очень жаль. Но расскажите хотя бы, что это за контора, чем кормятся, чем живы...
— Такие долго живы не бывают. Я с "северо-западными" уже давно дел не имею. Конечно, готовность жизнь на карту поставить — дело святое, но кроме того и другие понятия всегда были. Надо уметь другого человека понять, у всякой козявки есть свой предел. А этим безразлично, есть перед ними кто или нет никого. Они нарушают основной закон биологического равновесия: "Живи и давай жить другим". Прямо я им этого, конечно, не говорил. Был рад, что удалось разрулить с ними вот так. Афоня, конечно, большой души человек, мог бы и убить. А Семенчук — вообще патологический субъект. Какие там инвестиции, сплошной рэкет. Какое отмывание денег? Гребут все под себя...
— Сан Саныч, но ведь и среди Монтекки и Капулетти были исключения. Может, подыщете человечка — поводыря слепенькому?
— Может, и найду. Поводырем у Вас будет человечек по фамилии Баум. Я Вам дам его телефон. Звонить ему можно после десяти вечера, раньше не имеет смысла.
— Вот спасибо. А как этого Баума по имени-отчеству?
— Зовите Федором Федоровичем. Вообще-то по имени он Теодор, но Вы его так не зовите. До того стесняется, что заболеть может.
— И кем он там?
— Вроде бухгалтера у Афони. То, чем я не захотел быть.
— Однако ж с вами в хороших отношениях.
— Я ж его туда и пристроил. Не впрямую, конечно.
За спокойными глазами Сан Саныча осталась невысказанной мысль: "Люблю быть в курсе. На всякий случай. По старой памяти".
Позже долговязый не произнес ещё одну фразу, которую сказал мысленно. Прощаясь, он поблагодарил Ларькина за то, что тот его не забывает. Подумал он другое: "Спасибо, что ты не показывался так долго".
— Виктория, команданте! Чиф, гочча! Точнее, простите, шеф, айв гот хим!
— Что ты там бормочешь? Фу, как от тебя пивом-то несет! А это что? Дай сюда.
— Юрий Николаевич, я же должен был наградить себя за успех. Редкая удача...
— Награждать, а также наказывать — это прерогатива начальства. Докладывай о своих успехах, а я подумаю, чем тебя наградить: содержанием этой бутылки или её формой — по затылку.
— Слушайте. Послали меня, значит. На кафедру физики твердого пещеристого... пардон, просто твердого тела. Встретил я там этакого жука-долгоносика по имени Осокин Радий Евгеньевич, в должности доцента вышеупомянутой кафедры.
— Радий? Я помню одного врача, его звали Литий.
— А у меня был знакомый Гелий, тоже врач. Вообще; в таблице Менделеева можно найти много замечательных имен: Полоний, Ванадий, Теллур, Ксенон...
— Прости, я тебя отвлек.
— Так вот, сунул я под нос этому Радию свои бумаги и стал жалиться на жизнь. Бомбят, мол, не знаю откуда, и все такое прочее. Ничегошеньки мне этот высоколобый не сказал, но документы с фотографиями забрал. Заинтересовался, значит. Хотя ни словечка вразумительного...
— Так.
— Но мысли, Юрий Николаевич, мысли! Как в том анекдоте, знаете...
— Анекдот потом.
— Потом забуду, но хрен с ним. Шеф, он врубился с ходу. Но сам себе не поверил. Сложный психологический момент. Человек не смог себя убедить в том, что две половинки одной и той же купюры подходят друг к другу. На том основании, что одну из них когда-то сожгли у него на глазах. Он с ней внутренне давным-давно распрощался.
— Илья, переходи к делу.
— Есть. В 1981 году группа молодых аспирантов МГУ — если не ошибаюсь, их было пятеро —занялась проблемами строения материи. Самостоятельно. У них была лаборатория в одной частной квартире. Там стоял сравнительно современный для тех лет компьютер, на котором они делали расчеты, моделировали процессы и хранили данные. Программистом был некий Серж, квартира принадлежала ему, а вернее, его родственникам. Больше я о нём пока ничего не знаю, кроме того, что он был редкий умница. А может, и до сих пор умница. Сам Осокин тоже, я Вам скажу, не дурак. Третий, как я понял, предоставил в общественное пользование дедушкин гараж. Почему-то с ним, а звали его Дима Иванов, в памяти Осокина ассоциировался именно гараж. Там проводились опыты и хранилась часть аппаратуры. О Диме тоже пока всё. Были ещё некие Кись и Шаттл. Самые загадочные фигуры. Радий их про себя называл по кличкам, так что больше я о них ничего пока не знаю. Но я его вытрясу, шеф, мне с ним ещё хотя бы разок поговорить! Но одному всё-таки тяжело. Была бы Ирка — мы бы из него все выколотили. Один держит, другой бьёт. А так тяжело.