— Если сэр не нуждается больше в моих услугах, не позволит ли сэр мне удалиться?
Вот уже лет двадцать, как наш метрдотель перестал стареть. Скорее строгий, чем суровый, скорее сдержанный, чем угрюмый, этот худощавый, почти тщедушный человек, чьи волосы цвета соломы отказывались выпадать, кажется, решил навсегда задержаться в неопределенном возрасте между пятьюдесятью и восьмьюдесятью годами. Мне не удавалось припомнить его молодым.
Радиоприемник ничего не ловил, словно гроза разрядила воздух и унесла мои любимые песни и голоса.
Тем же утром президент Трумэн, в ответ на «коммунистическую агрессию», объявил чрезвычайное положение, и по радио беспрестанно транслировали его заявление: «Если цель коммунистического империализма будет достигнута, то люди в нашей стране уже не смогут легко и свободно пользоваться богатой жизнью, дарованной им Богом, жизнью, устроенной для них самих и их детей…» Если бы я вернулся из Кореи в гробу, то теперь знал бы ради чего.
Несмотря на Трумэна и чрезвычайное положение, меня навязчиво преследовали три чудовищно изуродованные женщины, из которых две были связаны с моим прошлым. Едва мне удавалось стереть их образ и чуть успокоиться, как я тут же возвращался к пятерым убитым мной китайцам и заново переживал корейскую бойню.
Первые дни в моем восприятии стальной руки было больше печали, чем панического страха. Человек переваривает все… Иногда я забывал о ней, и мой мозг отправлял инструкции в пустоту, в пустыню воспоминания. Для этого у врачей есть специальный термин: «фантомный орган».
Операцию мне делали в два этапа. Ампутация. Трансплантация. Драма в двух актах. Мне предстояло вновь научиться жить, сначала неумело, с помощью некоего Кокбёрна, который орал мне: «Вы можете, полковник Болтон, вы можете!» Этот Кокбёрн, должно быть, мнил себя Иисусом Христом, способным воскрешать мертвых и ставить на ноги паралитиков. А еще у него была невыносимая привычка бубнить сквозь зубы. С такими людьми никогда не знаешь, собираются они проронить слово или оставить его при себе. Маниакальную заторможенность Кокбёрна я смог побороть лишь собственными сомнениями в эффективности этой реабилитации.
«Вы увидите, полковник Болтон: вас ждет новая жизнь. Еще лучше старой…»
Пустомеля. Плевал он на все. Думал: «Как есть, так и есть. Кто выиграл, а кто и проиграл. Возвращайся-ка ты домой».
И вот полковник Болтон возвратился домой. Впрочем, полковника Болтона больше не существовало.
По возвращении я стонал во сне. Салли и моя мать об этом сразу же узнали. Каждую ночь в моей постели, на поле битвы из простыни и одеяла, сражались две армии. Кто с кем бился и ради чего?
«Я несу войну в себе».
Это было мое собственное выражение.
Я лежал на кровати. Шторы были задернуты не полностью. Пробивался луч света. В дверь легонько постучали, и тут же в комнату на цыпочках зашла Салли. Легла рядом со мной, и пружины матраца издали глухой скрип, похожий на скулеж старой собаки.
Я хотел зажечь свет. В сумраке услышал ее шепот:
— Как ты, Фрэнки-бой?
Она вздохнула. Вздохнул и я.
— Я могу остаться с тобой, если хочешь…
С каждым ее словом тональность чарующе менялась.
— Не очень хорошая идея, — не очень уверенно ответил я.
Она обняла меня. Так мы пролежали долго, не разговаривая. Интенсивность наших объятий постепенно выросла до уровня Эмпайр-стейт-билдинга. И тут я вдруг подумал о своем брате. Гортань стала шершавой, как грань напильника. Я тупо повторил:
— Не очень хорошая идея.
Салли уставилась на паркет.
— Ты помнишь тот день, когда я с вами познакомилась, с тобой и Марком?
И вот уже самовольно потянулись воспоминания. В то время я был уверен, что Марк влюбится в Салли. Но не предвидел, что Салли влюбится в него, а еще меньше, что — во всю нашу семью.
— Ты мне обещал, что если вернешься живым с войны, то расскажешь, как все произошло в Нагасаки. Ты мне обещал, Фрэнк, не забывай.
Это правда. Но за пять лет я ни разу не чувствовал себя способным рассказать о смерти брата. В армию я завербовался наперекор всем. Не худший и не лучший способ оказаться за тысячи километров от Блэк-Ривера. Я втянул брата и в эту службу, и в смерть.
— Они говорят, что он пал геройски… — добавила Салли.
Я прочистил горло. И рассказал все: эскадрилья тяжелых бомбардировщиков на ночном спецзадании, яростная стрельба японской зенитной батареи, которую ничто не могло заткнуть, а потом взрыв в воздухе… Я чувствовал, что Салли крепится изо всех сил, чтобы выдержать эту историю.
— Фрэнки-бой, я чувствую себя нехорошо. Не хватает воздуха.