Вечером, когда курсанты уходили из города, начальнику было доложено о том, что трое краснофлотцев, отсутствующие уже сутки, не нашлись.
В суматохе никому и в голову не пришло заглянуть на гауптвахту, где неспокойным сном спали три арестанта.
— Что же с вами делать? — охал армянин. — Ну, допустим, я вас продержу пять-десять суток. А дальше что? Или вы так и думаете жить здесь?
Мы не думали жить здесь. Совсем наоборот, мы рвались отсюда всей душой.
— Вы не волнуйтесь, Марков обязательно вспомнит о нас и пришлет кого-нибудь за нами, — успокаивали мы расстроенного начальника.
К вечеру он куда-то ушел и вернулся повеселевший.
— Ваших эвакуировали в Кабулети, — сообщил он. — Я послал вашему начальнику радиограмму. Будем ждать ответ.
На другой день пришла радиограмма, в которой начальнику гауптвахты было предписано немедленно откомандировать нас в Кабулети.
— Легко написать: откомандировать. На чем я вас откомандирую? Как поедете? Документов у вас нет, денег нет. Сам черт накачал вас на мою голову.
Мы попросились в город на разведку. После долгих пререканий начальник гауптвахты отпустил нас в сопровождении своего шофера. Мы пришли на вокзал. Ошалевший от бессонных ночей начальник станции смотрел на нас, как на идиотов.
— Какие поезда? Пути разбиты. Ночью, может быть, подремонтируют, а сейчас и говорить не о чем.
— Пошли в порт. Поедем на пароходе, — сказала Маша.
Наш сопровождающий рассердился.
— Хватит. Больше никуда не пойдем. Вот налетят фрицы, и отвечай за вас. Айда обратно.
Мы с трудом уговорили его сходить в порт.
К пустынному причалу швартовался корабль.
— Эй, на борту! — лихо крикнула Ляля. — Куда пойдете?
— А вам куда требуется?
— В Кабулети.
— Скажи на милость! И нам как раз туда же! Вот только отдохнем малость — и в путь!
На палубе громыхнул смех. Наш мрачный спутник спросил:
— Чего это они ржут?
— От радости, что мы с ними поедем, — усмехнулась Ляля.
— Вы подождете нас? — спросила я.
— А как же, — закричали с палубы парии, — обязательно подождем. Только не задерживайтесь.
— Трепачи они, — с горькой убежденностью сказала Маша.
— А вдруг не трепачи?
Мы побежали на гауптвахту. Поторапливаемый нами начальник выдал справки, подтверждающие наши личности и факт пребывания этих личностей с такого-то по такое-то августа 1942 года на гауптвахте.
— Вот возьмите деньжат на дорогу, — предложил он, когда мы стали прощаться.
— Зачем нам деньги?
Простились мы тепло. Маша даже сказала, желая сделать начальнику приятное:
— Эх, кабы не война, век бы у вас сидела.
— Лучше не надо, — грустно ответил он на Машину шутку.
Не прошло и часа, как мы снова были в порту. Но нашего корабля и след простыл. Правда, у причала стоял другой, но на его палубе царила тишина. Только на мостике стоял командир такого мрачного вида, что мы просто не решались к нему обратиться.
Переминаясь с ноги на ногу, мы топтались у трапа, не спуская глаз с угрюмого человека.
Высокий, худой, почерневший от солнца, он, казалось, ненадолго задремал, облокотившись о поручни. Потом резко тряхнул головой, и взгляд его упал на троицу, стоящую у борта. В глазах появился некоторый интерес к нам.
— Вы ко мне? — спросил он не особенно приветливо.
— Ага, к вам. Так точно!
Капитан-лейтенант вдруг ни с того ни с сего рассвирепел. Он начал стучать кулаком по поручню и кричать:
— Это черт знает, что такое! Я из-за вас третий раз подхожу к пирсу. Я отстал от «Зюйда»! Марш на корабль! А остальные где?
— Остальные на «Зюйде», — ответил появившийся на мостике старший лейтенант. — Теперь можно отправляться. На месте разберемся, кого куда. Лишь бы «Зюйд» догнать.
Странным показался нам этот разговор, но уж одно то, что нас ждали, немного успокаивало. Видно, добряк-армянин замолвил за нас словечко.
— А кто же эти остальные, интересно, — раздумчиво сказала Маша.
Я пожала плечами. Значит, корабль ждал не только нас, не только из-за нас трижды подходил к пирсу. И нечего было так уж здорово кричать на нас.
— Вахтенный, отведи их в каюту, и чтобы они не шлялись по кораблю, — невежливо приказал капитан-лейтенант и ушел в рубку.
— Это что за корабль? — спросили мы у вахтенного.
— Тральщик «Вест».
— По-моему, он меньше линкора, да? — предположила я.
Серьезно посмотрев на меня, краснофлотец ответил:
— Да, самую малость. Он по величине как раз между линкором и крейсером.
— Бреши больше, — неуважительно сказала Ляля.
Когда мы устроились в каюте, жизнь показалась нам удивительно хорошей. Маша и Ляля сейчас же улеглись спать, а я села писать письмо. Мне захотелось поразить тетку Милосердию.
В первую очередь я написала, что несу службу на большом корабле и что сейчас мы идем в очередной рейс. Куда именно, сказать не имею права, но тетя сама должна понять. Надеюсь, что вернемся целыми и невредимыми. Впрочем, стоит ли даже говорить об этом, если вся наша жизнь — это сплошная игра со смертью. Но волноваться не надо. А к качке я уже привыкла, и мне не страшен сам черт.
Написав все это, я представила себе лицо тетки Милосердии после прочтения моего сочинения и развеселилась. Но тут же вспомнила маленькую, сгорбившуюся от бед тетку Аферистку и изорвала письмо в мелкие клочки. Это девчонкам можно послать такое, но нервировать теток не надо.
«Вест» стоял на рейде, дожидаясь темноты. Нам разъяснили, что засветло идти опасно. В чем заключалась опасность плаванья вдали от фронта, я толком не поняла, но это придавало нашему путешествию некоторый ореол романтики.
— Когда же стемнеет, в конце концов?
Надо признаться, я торопила время еще и потому, что меня начало укачивать. Мне казалось, что когда корабль пойдет, то не будет этого легкого противного покачивания, от которого к горлу подступает тошнота.
Явыглянула в иллюминатор. Томился в зное августовского дня маленький зеленый городок. Увижу ли я его еще когда-нибудь?
Переход мы проспали. Проснулись от страшного грохота и выскочили на палубу.
Уж, казалось, за последнее время мы насмотрелись на бомбежки, но все они были просто детской игрой по сравнению с тем, что творилось здесь. Город горел. В небе,
подсвеченном дымным заревом, носились самолеты, четко стучали пулеметы. В городе что-то рвалось, и после каждого взрыва гигантские клубы огня всплескивались высоко в небо. Было совсем светло, почти как днем.
Вот так Кабулети!
По палубе мчались краснофлотцы с носилками. Старший лейтенант, которого мы видели днем, наскочил на нас и закричал:
— Какого черта вы торчите тут? Работать немедленно!
Что мы должны были делать?
— Это что за город? — спросила Ляля у пробегавшего мимо моряка.
— Новороссийск, — ответил он на бегу.
— Как Новороссийск? — страшно удивилась я. — Ведь Новороссийск, насколько я разбираюсь в географии, находится к северу от нашего курса. Как же мы могли попасть сюда?
— Быстро грузить раненых! — крикнул нам кто-то.
— Не кричите на пас, пожалуйста, — обиделась я, — мы вам не подчиненные.
— Бегом! — заорал на нас подоспевший старший лейтенант. — Быстро за носилками!
Мы и сами бы пошли, и нечего было на нас кричать!
Раненые лежали прямо на причале у самого корабля. Мы их уносили, а на их место подвозили все новых и новых. Некоторые сами поднимались на палубу и садились у бортов, стараясь занять как можно меньше места и не мешать тем, кто таскал носилки.
После третьего раненого у меня начали дрожать руки. Я никогда не подозревала, что человек может быть таким тяжелым. А они все прибывали и прибывали, и, казалось, не будет конца этому страшному шествию и этой сумасшедшей ночи. Уже полностью был забит жилой трюм, заполнены кубрики, кают-компания. Даже в узких коридорах вдоль стен были уложены бойцы.